Раз-два-три-четыре-пять, выхожу тебя искать (СИ)

— Варум? — удивился Ансельм и встал, протягивая ладони навстречу. — Фюхте дих нихт, их верде дих.

Опасности от него не исходило и я только вытянула руки ему навстречу ладонями, чтобы он не подходил ближе.

— Гут, гут, — успокаивающе сказал он. — Фюхте дих нихт.

Он снял шляпу и провел себе по голове пальцами, потом посмотрел на них и стал что-то объяснять. Получалось, что он просит посмотреть мою голову…

— Копф? — я показала себе на голову.

— Я, я, — обрадовался Ансельм. — Мёхте их дих. Нихт шмерц.

Шмерц — боль, значит, убеждает, что посмотрит и не будет больно. Ну ладно…рискнем…

Он довольно долго осматривал не только мою голову, но и оттягивал веки, просил раскрыть рот, трогал мочки ушей и слушал пульс то на шее, то за ухом, прикладывая длинные жесткие пальцы. Закончив осмотр, Ансельм покачал головой и стал копаться в своем мешке, перебирая пучки трав. Что-то ему не понравилось и он побросал все назад, завязал мешок и пригласил меня сесть рядом с ним, похлопав по плоскому камню. Разговор был примитивный и односложный, кое-что я понимала, переспрашивала, он терпеливо пояснял на пальцах, рисовал на камне и через час общения с ним я уже основательно взмокла и одурела, но дело стоило того — появилось понимание чужого языка. Совсем немного, но это лишь начало.

Ансельм шел из Варбурга, был он здесь или травником или лекарем. Варбург был большим городом, где жили люди, много людей. Еще он сказал, что в лесу нельзя быть женщине, потому что там волки и какие-то бьяры. Очень упорно он добивался от меня, откуда я пришла, но я ссылалась на голову и показывала на лес над обрывом, откуда я спускалась. А действительно, обману никакого, не знаю я, где проснулась! Осматривая джинсы и рубашку, он закатывал глаза и смеялся, трогая ткань. Покрутил пуговицы, потрогал «молнию», шнурки на ботинках и долго рассматривал серебряное кольцо с фианитом, выворачивая мне руку.

— Шлехт! — припечатал он, проведя указательным пальцем по рубашке и джинсам. — Мас кляйд унд рок! Ман масс ин ди Варбург гехен, — и указал в сторону долины. — Стих ауф!

Последнее сопроводилось поднятием ладони, мол, надо вставать и идти в Варбург. Еще за что-то он заклеймил мою рубашку и джинсы, сказав, что это плохо, но не объяснил, почему. Похлопал меня по плечу, погладил по голове, как ребенка и потянул за собой, взяв за руку. Солнце еще стояло высоко, когда мы вышли на убитую дорогу и направились в сторону города. Навстречу нам попадались телеги с людьми, одетыми крайне бедно и просто в какую-то мешковину, пару раз проскакали всадники, вздымая тучи пыли, а в основном по краям дороги жались редкие пешие оборванцы с палками и мешками, как у Ансельма. Я во все глаза рассматривала то, что попадалось на пути, пытаясь понять, куда я угодила. Что это не привычный мне 21 век, я поняла сразу, но верить в это упорно не хотелось. Еще тут говорят по-немецки или уж очень похоже на этот язык…осталось только выяснить, что это за страна и где она находится, а для этого надо научиться говорить и понимать аборигенов. Хорошо бы еще научиться читать в перспективе, но пока задача стояла одна — дойти до людей и определиться с местоположением. То, что первый, кто попался мне на пути, оказался таким мирным, ни о чем не говорило — тут запросто может быть все, что угодно, от просвещенной монархии до диктатуры, от рабовладения до времен буржуазной революции. Сказаться больной на голову было неплохой мыслью — так можно прикинуться кем угодно, лишь бы не приняли за… за кого тут могут принять, чтобы не счесть опасной для общества? Из головы всплывали только ведьмы и шпионы, которых нещадно уничтожали. Кто уничтожал? Да та же церковь и короли…ой ты, господи, только бы за ведьму не приняли, не зря Ансельм сказал, что моя одежда плохая!

Сам Ансельм тем временем тащил меня по дороге, крепко зажав руку. Вырываться и убегать не имело смысла — во-первых, пока не было ничего опасного, во-вторых вокруг то и дело попадались люди, которые тут же станут меня ловить, в-третьих, в лесу я долго не проживу одна.

К городским воротам мы подошли уже почти в сумерках. Ансельм сунул стражникам что-то в руки и те разошлись в стороны, пропуская нас в город. Народу на улицах было немного и они все провожали нас удивленными взглядами и оставались судачить между собой, хотя никто не показывал пальцем и не кричал в нашу сторону. Быстрым шагом мужчина протащил меня по узкой улочке с широкой канавой посередине, удивительно чистой для нее, свернул еще пару раз в более узкие переулки и застучал в обитую железом толстую дверь здоровенным молотком, висевшим рядом на цепочке. Втолкнул меня в темную прихожую, что-то бурча сзади, и захлопнул дверь, заложив здоровенный засов. Тот, кто открыл дверь, посторонился, пропуская нас, и в нос ударил запах старого дерева, непроветрившегося чада от жира, лежалых тряпок и сушеных трав. Ансельм провел меня по узким коридорам в комнату со столом и стульями, усадил на один и сам сел напротив, сложив руки на груди.