Раз и навсегда

– Это моя вина, – голосом, звенящим от напряжения, сказал Чарльз. Он выпрямился во весь рост и устремил глаза на Викторию, молча умоляя понять его. – Я опасался этого с того дня, когда получил письма мистера Бэйнбриджа. А теперь, когда этот момент настал, вынести это оказалось еще тяжелее, чем я предполагал.

– Когда вы получили эти письма? – потребовала ответа Виктория, хотя в душе уже знала, что скажет старик, и это разрывало ее сердце.

– В тот вечер, когда у меня был приступ.

– Притворный приступ! – поправила Виктория голосом, дрожащим от горечи и злости.

– Именно так, – неловко признался Чарльз, а затем обратился к Эндрю: – Когда я узнал, что вы собираетесь забрать у нас Викторию, то сделал то единственное, что мог придумать, – изобразил сердечный приступ и умолял ее выйти за моего сына, чтобы она не осталась одна, без средств к существованию.

– Вы подлец! – процедил Эндрю.

– Можете не верить мне, но я очень искренне считал и считаю, что Виктория и мой сын вместе будут несказанно счастливы.

Эндрю оторвал горящий взгляд от своего врага и посмотрел на любимую.

– Поедем домой со мной, – с отчаянием в голосе сказал он. – Никто не заставит тебя остаться с человеком, которого ты не любишь. Это незаконно – они принудили тебя. Пожалуйста, Тори. Поедем домой, и я найду какой-то выход. Судно отчаливает через два дня. Нас все равно поженят. Никто и никогда не узнает…

– Не могу! – Эти слова были произнесены шепотом, и в них была вся мука, переполнявшая ее душу.

– Пожалуйста…

Ее глаза набухли от слез; она покачала головой:

– Не могу.

Эндрю тяжело вздохнул и медленно направился к выходу.

Ее рука, протянутая к нему в молчаливом беспомощном порыве, безвольно упала, когда он вышел из комнаты. Из дома. Из ее жизни.

В зловещей тишине прошла минута, еще минута. Ее пальцы скручивали складки платья, пока не побелели от напряжения; образ искаженного от горя лица Эндрю навсегда отпечатался в ее мозгу. Она вспомнила, как чувствовала себя, узнав, что он женат, вспомнила каждодневные муки, которые испытывала, пытаясь изобразить на своем сведенном судорогой горя лице улыбку.

Неожиданно ее сотрясли боль и злоба, и она круто повернулась к Чарльзу.

– Как вы могли?! – в неистовстве крикнула она. – Как вы могли поступить так с людьми, которые не сделали вам ничего дурного! Вы видели его лицо? Вы понимаете, что он пережил? Понимаете?

– Да, – сокрушенно ответил Чарльз.

– А знаете ли вы, что пережила я в тот период, когда думала, что он предал меня и что я осталась одна? Я чувствовала себя нищенкой в вашем доме! Знаете ли вы, что я пережила, полагая, что выхожу за человека, которому не нужна, и что делаю это, не имея иного выбора…

Ее голос затих, она смотрела на герцога сквозь завесу слез, с которыми тщетно боролась и из-за которых не могла видеть ужасного отчаяния на его лице.

– Виктория, – тихо сказал Чарльз, – не обвиняйте в этом Джейсона. Он не знал, что я притворялся, и ничего не знал о письме…

– Вы лжете! – дрожащим голосом выкрикнула она.

– Нет, клянусь!

Она гордо подняла голову – это было уж слишком; ее глаза горели от возмущения.

– Если вы думаете, что я поверю еще хоть единому слову, сказанному вами или Джейсоном… – Виктория осеклась, заметив мертвенно-серую бледность лица Чарльза, и выбежала из комнаты.

Спотыкаясь, она промчалась по лестнице и бросилась в свою спальню, не вытирая слез, градом катившихся по ее щекам. В спальне она облокотилась спиной о закрытую дверь; ее голова откинулась назад, зубы были до боли стиснуты: она пыталась совладать с отчаянием.

Перед ее мысленным взором вновь возникло перекошенное от боли лицо Эндрю, и она громко застонала от жалости и отчаяния. Ты была моей путеводной звездой с того самого дня, когда я увидел тебя верхом на индейском пони… Тори, пожалуйста! Поедем со мной…

Значит, она была разменной пешкой в игре, затеянной двумя себялюбивыми, бессердечными людьми, с горечью решила она. Джейсон прекрасно знал, что Эндрю собирается приехать, как прекрасно был осведомлен и о том, что Чарльз премило играл в карты в ночь притворного «приступа».

Виктория собралась с силами, сбросила с себя платье и надела верховой костюм. Если она останется в этом доме еще хоть минуту, то сойдет с ума. На Чарльза она не может кричать: если он сойдет в могилу, это останется на ее совести. А Джейсон – он должен вернуться к ночи. Она наверняка вонзила бы ему в сердце нож, если бы увидела его сейчас.

Виктория набросила на себя белую шерстяную накидку и сбежала вниз по ступенькам.

– Виктория, постойте! – крикнул Чарльз, когда она мчалась через коридор в заднюю часть дома.

Виктория резко развернулась, дрожа всем телом.

– Оставьте меня! – крикнула она, пятясь. – Я уезжаю в Клермонт. Хватит вам того, что вы натворили!

– О’Мэлли! – отчаянно рявкнул Чарльз, когда она выбежала через черный ход.

– Да, ваша светлость?

– Ты, конечно, подслушал, что произошло в гостиной…