Раз в год в Скиролавках (Том 2)

Через день, а может, через два Эрвин Крыщак начал задумываться, есть ли у людей какие-либо основания, чтобы подозревать его в убийстве двух девушек. И чем больше он размышлял над этим вопросом, тем большее ощущал беспокойство. Разве его прегрешения ограничивались только тем, что по дороге из Барт в Скиролавки он по-мужски употребил свою невестку, с ее согласия, впрочем, за купленную в Бартах блузку? Разве его эротические подвиги заключались только в посещениях Поровой с курицей под мышкой? Сколько раз, купив в магазине горсть конфет, он зазывал маленьких девочек, чтобы они пошли с ним в кусты возле старой мельницы и там, сняв трусики, позволяли ему рассматривать свои голые щелки между ножками? Разве не таким самым образом за год перед убийством Ханечки и ее он тоже уговорил, чтобы она пошла с ним в кусты за мельницей, где долго и с удовольствием приглядывался к ее уже большой щелке, покрытой золотистыми волосиками? Позволила ему Ханечка незадолго перед своей смертью посмотреть на свои грудки, такие хорошенькие и так забавно торчащие, совсем иначе, чем у зрелых женщин. Много, очень много таких историй вспомнил Эрвин Крыщак, раздумывая, не отделял ли его только один маленький шаг от того, чтобы такую молоденькую девчушку изнасиловать в лесу и убить? Да, у людей из Скиролавок были основания, чтобы подозревать его в преступлении.

- Я тоже под подозрением, - заявил Крыщак на лавочке возле магазина. Как юла, загудел от смеха плотник Севрук. Пискляво рассмеялся Антек Пасемко. А остальные, молодой Галембка и Франек Шульц, только снисходительно улыбнулись.

- Вы, дедушка, - заявил Франек Шульц, - можете только языком маленько посвинтушить, невестку пощупать или к Поровой раз в месяц сходить. И больше ничего. Другое дело - мой отец, Отто Шульц, хоть он и гораздо старше вас. Он когда-то убил в лесу человека из-за куска хлеба. Такой человек мог бы убить и девушку, если бы захотел.

Враждебно говорил о своем отце Франек Шульц, но не поэтому его слова больно резанули Эрвина Крыщака. Смех Севрука и Пасемко, слова Франчишка Шульца явно показывали, что его считают в деревне самым последним. Даже Отто, хоть он и был гораздо старше Крыщака, считался чем-то лучшим, мужчиной, способным на преступление. Не подвергалось сомнениям, что - как он сейчас все отчетливей видел - он стал для деревни попросту ничем, старым, немощным дедом.

Стиснул губы Эрвин Крыщак и тут же покинул общество. Вечером, лежа в постели, он вспоминал, как он уговорил Ханечку, чтобы она сняла трусики в кустах за мельницей, и теперь, когда он прикоснулся рукой к своему члену, то убедился, что он у него отвердел от этих приятных воспоминаний. И он уже сам не знал, было ли это во сне или наяву, но он увидел, как он идет с Ханечкой на лесную полянку, как раздевает ее и ложится на нее. Задушил ли он ее потом бюстгальтером - этого во сне не было, но, по-видимому, он должен был это сделать, раз Ханечку нашли мертвой. Утром память об этом сне оставалась живой и яркой, он чувствовал возбуждение при мысли о том, как он поступил с Ханечкой. Возбуждение длилось весь день, и он даже присматривался к какой-нибудь курице на подворье, чтобы схватить ее и пойти к Поровой. Но, однако, он предпочел и дальше оставаться в состоянии приятного мужского возбуждения, которое то и дело подсовывало ему картины того, что произошло на полянке в лесу. Вечером воспоминание вернулось к нему с новой силой, это случилось и на следующий день, и в конце концов он обрел уверенность, что именно он убил Ханечку.

На лавочке возле магазина его распирала гордость. Он чувствовал в штанах твердый старый корень и с удовольствием думал, глядя на своих приятелей: "Вы и понятия не имеете, кто возле вас сидит. Никто не подозревает старого Крыщака. А это он сделал что-то такое, от чего у всех в деревне сердце замирает в тревоге".

Перед магазином остановился легковой автомобиль, и из него вышла молоденькая, похоже, девятнадцатилетняя девушка, невысокая и худенькая. Наверное, ее послал за сигаретами тот, кто сидел за рулем. Эрвин Крыщак посмотрел на машину, глянул на девушку, исчезающую в магазине, и вдруг, хотя стоял солнечный полдень, будто бы черная завеса упала ему на глаза. Показалось ему, что уже ночь, что автомобиль уехал, а девушка сейчас выйдет из магазина с сигаретами. Осмотрится вокруг и убедится в том, что машина уехала. И тогда он, Эрвин Крыщак, подойдет к ней и скажет, что машина ждет за деревней в лесу. Если она боится пойти туда из-за темноты, то он, старый Крыщак, проводит ее до самого места. Да, именно так было, а не иначе! Они вместе пошли в ноябрьскую тьму, под свист осеннего ветра, никто не видел их по дороге, в такую погоду все сидят в теплой избе. На лесной дороге схватил Крыщак девушку за горло, придушил ее, затащил в яму, оставшуюся после саженцев, и раздел догола. Несмотря на густую тьму, он ясно видел ее груди, такие же, как у Ханечки, ее лоно, такое же, как у невестки. Потом задушил окончательно, засыпал и ушел...