Раз в год в Скиролавках

И случилось что-то странное. Пока Антек сидел в следственном изоляторе, никто не хотел давать показания капитану Шледзику, каинового пятна на Антеке не замечали, а только его приятную внешность, вежливость и обходительность. С арестом Пасемки мир, казалось людям, перевернулся вверх ногами, потому что неизвестно было, что надо называть добром, а что — злом. Но со временем мир снова твердо встал ногами на землю — и сразу же людям бросилось в глаза, что Антек иначе смотрит на женщин и девушек, чем другие мужчины, что у него кривая улыбочка и слюна собирается в уголках рта. Каиново пятно на нем все уже замечали.

Шчепан Жарын двинулся в путь и, размышляя о разбитом жбане с борщом, уселся перед столом капитана Шледзика.

— Я хотел бы дать показания для протокола, что в ту ночь, когда убили маленькую Ханечку, я видел Антека Пасемко в нашей деревне. Он медленно проезжал на грузовике. Было девять часов вечера, а может быть, несколько минут десятого.

— Как же так? — удивился капитан Шледзик. — Я ведь раз десять, даже двадцать раз спрашивал всех и каждого в отдельности, не видел ли кто?нибудь из вас в ту ночь Антека в деревне, но каждый утверждал, что не видел. Как же так: видели вы, Жарын, или не видели?

— Видеть-то я видел, — сказал Жарын. — Но говорить об этом мне было как-то неудобно. Я думал: зачем говорить, если милиция и так свое знает. Докажут его вину и повесят его, зачем мне такое дело брать на свою совесть. Посадили его, я думал, не без причины. И по той же причине его повесят. Зачем мне там вмешиваться в чужие дела. А вы его выпустили, это очень плохо, потому что он теперь снова будет убивать, а у меня три дочери.

— Доказательств вины не хватило, пане Жарын, — вежливо объяснил ему капитан Шледзик. — Ваших показаний не хватило, свидетелей у нас не было. Не было за что зацепиться, а он ото всего отперся.

— Сейчас у вас есть свидетель, — заявил Жарын. — Значит, арестуйте его снова, и пусть в деревне будет все спокойно.

— Сейчас? — ядовито рассмеялся капитан Шледзик. — А что же это за свидетель, который один раз все отрицает, а в другой раз все подтверждает? Какой суд вам теперь поверит? Впрочем, расскажите мне подробно, на какой машине ехал Антек Пасемко, и откуда вы знаете, что это именно он ехал, а не кто?нибудь другой?

— Машина была большая, черная. Антека я ведь знаю с детства.

— В девять вечера уже темно. Как же вы могли узнать Антека в кабине?

— Он очень медленно ехал. Похоже было, что он хотел остановиться у магазина и пива выпить. Магазин, однако, был закрыт, и он дальше поехал. Перед магазином горит лампочка.

— А Ханечку вы тоже видели?

— Видел. Немного раньше. Она шла по дороге домой, он должен был с ней повстречаться и забрать с собой в лес.

— Красиво это у вас складывается, пане Жарын, — грустно кивал головой капитан Шледзик. — Таких показаний нам не хватало, когда сидел у нас в следственном изоляторе Антек Пасемко. Мы бы устроили вам очную ставку. Он бы сказал: я не ехал тем вечером по деревне, а вы бы ему сказали: ехал, затормозил возле магазина, я тебя видел в кабинке.

— Так бы я и сказал, — согласился Шчепан Жарын.

— Но вы этого не сделали, — беспомощно развел руками Шледзик. — И сейчас вы сами, пане Жарын, присматривайте за своими дочками, чтобы с кем-то из них беда не приключилась. Показания ваши останутся у нас, но пригодятся ли когда-нибудь — об этом мне трудно сейчас сказать. Прокурор не даст мне снова санкцию на арест только оттого, что к вам, со страху за своих дочерей, вдруг вернулась память. И еще вам скажу, что, если с какой?нибудь девушкой снова случится что-то плохое, — это будет на вашей совести, а не на моей.

Двумя днями позже перед Шледзиком сидела пузатая Ярошова.

— Вы видели Антека Пасемко, как он медленно ехал по деревне в ночь, когда убили маленькую Ханечку, — сказал за нее капитан.

Удивилась Ярошова.

— Ничего такого я не скажу. Но в ту ночь, когда ее убили, около девяти вечера я шла мимо дома Пасемко. Двери у них на минуту открылись, и я увидела в освещенных дверях, как Антек подает матери тючок с грязным бельем. Она у него это белье приняла, двери закрылись, Антек исчез в темноте. Всегда он матери привозил грязное белье в стирку. Машину его я не видела, хоть она должна была быть где-то поблизости.

— Я спрашивал у вас не раз и не два, видели ли вы его той ночью. И все время слышал одно и то же: я сидела дома, как я могла его видеть. Сейчас вы прозрели, пани Ярошова?

— Я не хотела быть свидетелем, — объяснила она, складывая поудобней руки на выпуклом животе. — Симпатичный и вежливый это был парень. Не хотела ему повредить.

— А сейчас, пани Ярошова? Как сейчас?

— Сейчас он — настоящий разбойник. Ходит по лесу с тесаком и топором, молодняк в лесу прочищает. А как посмотрит на человека, то страх пробирает до костей.

— И вы хотите сказать это суду, пани Ярошова? Что вы можете лгать в зависимости от того, показался ли кто-то вам симпатичным и милым или выглядит разбойником?

Тяжело вздохнула Люцина Ярош: