Однажды и Осип едва не попался. Больше недели не видел он Итиных, одесских своих друзей, зашел на минутку узнать, живы ли, целы ли. По нынешним временам любого лиха ждать можно. Жили Итины в центре города, на углу Екатерининской и Успенской. Сидели, тихо-мирно пили чай, разговаривала о недавних событиях, как вдруг стекла посыпались на пол и пули, одна за другой, полетели в потолок. Квартира Итиных была на третьем этаже, а стреляли снизу, с улицы — оттого пули ушли в потолок, никого не задев. Бросились к окнам и, затаившись в простенках между ними, наблюдали за происходящим внизу. Ничего хорошего: дом оцеплен солдатами и городовыми, даже пушку легкую привезли, наставили на парадную дверь. Было ясно, что дом будет подвергнут обыску…
Нет, Осипа не прельщала перспектива встретиться с осатаневшими держимордами. Не только потому, что он не живет в этом доме, а значит, его наверняка заберут в участок для установления личности. Другой еще страх прибавлялся: у Осипа был при себе наган; стоит полицейским обнаружить его — пиши тогда пропало, тую и ему придется, и, что дополнительным гнетом висело, Итиным… помилуйте, они-то за что пострадают? Осип решил уйти, но его объяснение — что недосуг, мол, ждать ему облавы, совсем в обрез времени — не удовлетворило добрых его хозяев, они тотчас выставили вполне здравые резоны против его ухода. Пришлось рассказать о нагане; Итин предложил спрятать оружие в «секретную» шкатулку своего поставца, мило пошутил при этом: «Эту шкатулочку, поверите ли, я сам не всегда могу найти!», но Осип конечно же не мог подвергать риску своих хозяев.
Мог не мог, а — пришлось: тем временем уже невозможно стало покинуть квартиру, ломились в дверь полицейские. Офицер, возглавлявший патруль, бросился в гостиную с изрешеченным пулями потолком:
— Кто отсюда стрелял в патруль?
Итин (само спокойствие) негромко сказал, что окна, взгляните сами, уже замазаны на зиму, значит, если бы, допустим, мы даже стреляли из форточки, то пули попали бы в окна дома напротив, по никак не в патруль, который находился внизу посреди улицы. Трудно сказать, удалось Итину убедить офицера или нет (а скорее всего, считал Осип, его и убеждать-то не в чем было, ему ль не знать, что вся эта стрельба не более как им самим затеянная провокация), но тотчас начался обыск, а после того как все было перевернуто вверх дном, и допрос жителей всего дома, которых согнали в просторную гостиную Итиных и оттуда поодиночке вызывали в кабинет — согласно записям в домовой книге.
Это и спасло Осипа — то, что полицейские чины и мысли не допускали, что в доме могут оказаться посторонние. Людей набилось в гостиную слишком много, чтобы солдатик, карауливший у дверей, мог заметить, что кого-то там не выкликнули… но это потом, постфактум, так сказать, Осип хладнокровно взвешивал все шансы спасения, тогда ж, во время того обыска и допроса, признаться, не до рассуждений было, преизрядно страху набрался…
Октябрьские события поставили перед комитетом новые задачи, можно даже сказать, неожиданно новые. Главный урок — бессилие революционных организаций, вызванная разобщенностью слабость социал-демократов всех течений. Движение расплескивалось на множество ручейков, вместо того чтобы являть собою единый полноводный поток.
На повестку дня встали два неотложных вопроса. Первый из них — перестроить всю организацию на выборных началах; это даст возможность расширить и укрепить партийные связи. На ближайшем собрании Осип сделал — по поручению Гусева — информационный доклад о построении местных организаций германской социал-демократической партии (там выборность осуществлена повсеместно, снизу доверху). Опыт хорош, для Германии даже отменно хорош, но едва ли его можно механически переносить на русскую почву, у нас отсутствует важнейшее условие его существования — легальность партии. Было бы совершенным безумием поверить в свободы, обещанные царским манифестом, — большевики твердо решили официально не легализовать свою организацию. Однако наряду с сохранением нелегального аппарата следовало использовать все легальные возможности для создания открытых и полуоткрытых партийных организаций, вовлечь в партию как можно больше новых членов, прежде всего из рабочих.
Но одного усиления своих только рядов все равно было недостаточно для того, чтобы во время решающей схватки с царизмом повести за собой весь рабочий класс. Наступил момент, когда стало ясно, что раскол социал-демократии, какими бы вескими причинами он ни был вызван, противоречит интересам революции, ибо ослабляет демократические силы. Вопрос об объединении большевиков, меньшевиков, что называется, назрел. Это не чья-то прихоть — знамение времени, если угодно. Вот и Лева Владимиров, большевик, привез из Питера призыв ЦК объединиться с меньшевиками, не дожидаясь слияния двух центров сверху…