Разбитая музыка

Вечный оптимист, Майлз собрался с силами и сделал эффектный прорыв в мир бизнеса, а к моменту нашей первой с ним встречи уже добился определенных результатов. У него появился скромный офис в Dryden Chambers неподалеку от Оксфорд-стрит, где он руководил целым букетом маленьких многообещающих групп, играющих панк-рок, в том числе Chelsea и Cortinas, a также более солидной группой из Депфорда под названием Squeeze. Кроме того, он предоставил офис официальному хроникеру панк-рока Марку П., редактору SniffingGlue, который собирался со временем стать артистом. Планы Стюарта переквалифицироваться в джаз-рокового музыканта, в общем-то, не интересовали Майлза. В тот момент он задумал записывать и издавать тех, кого считал по-настоящему перспективными: Chelsea, Cortinas и Марка П.

— Послушай, Стюарт, — кричал он, по своему обыкновению, в нос и сильно растягивая слова, причем достаточно громко, чтобы его было слышно в коридоре, за дверями офиса. — Джин Октобер — это я понимаю. Конечно, он не станет петь за просто так, но он владеет этим уличным стилем, он настоящий панк-рокер. А у тебя в группе — этот парень, как его, Смиг? Он ведь, черт возьми, джазовый певец.

— Его зовут Стинг, — с обидой отвечал Стюарт.

— Ну, да, конечно, конечно! — отвечал Майлз, отмахиваясь от младшего брата.

Послушав наш сингл, Майлз воодушевился несколько больше, но все же недостаточно для того, чтобы стать нашим продюсером. Однако Стюарту было разрешено пользоваться звукозаписывающей аппаратурой в Dryden Chambers, хотя и на положении бедного родственника. Ян, средний из братьев, продюсер, непрофессиональный басист, а также ветеран вьетнамской войны, за несколько первых месяцев, прошедших со времени моего знакомства с этой удивительной семьей, стал моим любимым Коуплендом. Он был не так одержим стремлением к успеху, как другие два брата, и исповедовал простую, беззаботную философию человека, который побывал в смертельно опасных условиях и выжил. Насилие, свидетелем которому он был и в котором сам принимал участие во время службы в американской пехоте, как будто помогло ему шире взглянуть на то, что важно, а что не важно в жизни. Кажется, очень немногое по-настоящему волновало его. Его отличное чувство юмора стало для меня надежной константой, чем-то, на что можно было положиться, по контрасту с истерическим темпераментом двух других братьев. Он называл меня Лероем, потому что так он называл всех. Стараясь быть последовательным, он называл Лероем даже самого себя. В его компании я буду проводить время с гораздо большим удовольствием, чем в компании остальных, слушая его полные самоиронии и юмора, а часто страшные рассказы о вьетнамской войне.

«Черт, Лерой, я попал радистом в пехоту прямо перед вьетнамским Новым годом. Первый раз, когда нас послали в разведку, весь взвод сразу скис. Мы просто наложили в штаны. Помнится, мы ходили вокруг лагеря, пока не настало время возвращаться. Черт знает, что случилось бы, если бы на наш лагерь напали.

Самым смелым, что я совершил за время службы, был уход в самоволку однажды вечером, когда мы с приятелем отправились во вьетнамский публичный дом. Оказалось, что солдаты вьетнамского сопротивления пользовались тем же самым местом, и мы еле-еле успели выскользнуть через черный ход, когда они подъехали к парадной двери. Но девушки не сказали про нас ничего: деньги есть деньги».

Несмотря на свою скромность, Ян вернулся из Вьетнама с Бронзовой Звездой и четырьмя медалями. Он поехал бы туда снова, если бы перед самым отъездом из Лондона ему не предъявили несправедливое обвинение в хранении и перевозке наркотиков. Если бы судьи признали его вину, он не смог бы вернуться в американскую армию из-за судимости, и, кроме того, вероятно, надолго попал бы в тюрьму. Его оправдали, но затянувшееся судебное разбирательство сделало невозможным его возвращение в опустошенную войной страну. Возможно, это сохранило ему жизнь.

В конце концов, Ян станет моим персональным продюсером. Много лет спустя я буду выступать в городе, который когда-то назывался Сайгон, а теперь носит имя Хо Ши Мина, а Ян поедет со мной, чтобы еще раз взглянуть на места, где он видел столько смерти и разрушений. В течение следующих двадцати пяти лет очень тесные и сложные отношения будут связывать меня с братьями Коуплендами. Дело дойдет до того, что эти братья станут для меня неким суррогатом моей родной семьи со своими радостями, но и с нескончаемыми спорами и размолвками.

Мне не хочется думать, что у нас нет совсем никаких шансов закрепиться в Лондоне, и вот однажды мы видим в EveningStandard объявление: «Стань владельцем своей собственной квартиры за тридцать фунтов в неделю». В объявлении указан адрес неподалеку от нашего нынешнего пристанища, на Лейнстер-сквер, в Бэйсуотер. Со своей близостью к центру и волшебным очарованием Бэйсуотер стал важным ингредиентом в нашем весьма неопределенном, но очень оптимистическом рецепте успеха. Мы звоним по указанному телефону и следующим вечером идем осматривать еще не завершенные квартиры.