Читаем Разбитая музыка полностью

Потом начинается период, который представляет собой непрерывное переливание из пустого в порожнее. К Черри возвращается голос, и Майлз хочет, чтобы мы играли с ней в течение месяца, выступая в разных местах. Закончить гастроли предполагается в знаменитом лондонском Roundhouse, концертном зале, переделанном из круглого ремонтного депо для локомотивов. Там в одной программе с нами будут выступать группы Jam и Stranglers. В своих переездах по стране мы доезжаем до Глазго с его концертным залом Apollo на севере, а на юге — до Плимута и Пензанса. Большинство выступлений как с Черри, так и с Police, проходит удачно, и, хотя репертуар Police становится все больше, а исполняем мы его все совершеннее, меня не покидает ощущение, что мы толчем в ступе воду, а моя творческая энергия благополучно уснула. Возможно, именно поэтому я однажды засыпаю прямо за рулем нашего фургона, что едва не кладет безвременный конец всей нашей карьере.

Раннее утро, и все остальные беззаботно спят за моей спиной. Мы все обессилены. Я веду машину уже пару часов, а Генри сидит вместе со мной на переднем сиденье, стараясь составить мне компанию, но и его голова постоянно клонится вбок, и он клюет носом. Перед нами абсолютно пустое шоссе, и мы плавно двигаемся посередине со скоростью около восьмидесяти километров. Генри поднимает голову и вдруг замечает, что я медленно перестраиваюсь в левый ряд. Поскольку вокруг нет ни одного автомобиля, Генри не может понять, для чего я делаю этот маневр, пока, взглянув на меня, не осознает в ужасе, что мои глаза закрыты. Он что-то кричит мне, и я, внезапно проснувшись, вижу неясные очертания дороги и надвигающееся прямо на нас разделительный барьер. На какое-то мгновение, которое кажется нам вечностью, мой крик сливается с криком Генри, я пытаюсь поскорее стряхнуть с себя остатки сна и мы входим в какой-то умопомрачительный вираж в попытке избежать столкновения с барьером, но под ужасный скрип шин по асфальту нас бросает в сторону бокового заграждения. Слова «выправляй машину!», как лампочка, загораются в моем мозгу, я пускаю наш дребезжащий фургон в новый крутой вираж, и, пролетев ярдов сто с дымящимися шинами, с огромным облегчением осознаю, что снова обрел контроль над автомобилем. Я притормаживаю и, наконец, останавливаю автомобиль на обочине. К этому моменту никто уже не спит.

— Что за черт?…

— Прошу прощения, ребята. Я уснул. Генри спас нас всех.

— Черт возьми. J'aipensé un «момент по-настоящему», да?

— Да, Генри, это был «момент по-настоящему».

Но, к сожалению, «моменты по-настоящему» в качестве члена группы Police для Генри сочтены, потому что вскоре мы со Стюартом встретим Энди Саммерса, музыканта, который окажет огромное влияние на наши судьбы, равно как и на дальнейшую историю группы Police.

Приятель моей знакомой Кэрол Уилсон, сотрудницы издательского отдела одной из звукозаписывающих компаний, был когда-то басистом в Gong, англо-французской группе, игравшей в стиле хиппи и пользовавшейся популярностью в начале семидесятых годов. (Самый известный выходец из этой группы — это, вероятно, гитарист Стив Хиллидж.) Друга Кэрол зовут Майк Хоулетт, и он очень хороший музыкант, а его музыка по настроению и утонченности близка к тому, что пыталась когда-то воплотить Last Exit. Майк хочет создать группу под названием Strontium 90. Я напоминаю ему, что включать в одну группу сразу двух басистов не принято, но мы все же проводим несколько совместных репетиций и разучиваем несколько партий, которые нам удается исполнять вместе, не наступая друг другу на пятки. На одну из репетиций приходит Стюарт и соглашается присоединиться к нам — в конце концов, ни один из нас ничего от этого не теряет. Я снова пытаюсь замолвить словечко за Джерри, но Майк говорит, что у него на примете есть другой музыкант. И вот в небольшой студии

Майка и Кэрол, которая расположена в очень симпатичном доме в Эктоне, мы впервые встречаемся с Энди Саммерсом.

У Энди молодое умное лицо, обрамленное ангельскими золотыми локонами. Это очень современный, жизнерадостный, хорошо одетый человек, чуткий к любым проявлениям неуважения к себе, независимо от того, намеренные они или случайные. Он обладает особого рода элегантностью, которую в другое время назвали бы щегольством. Однажды в шестидесятых годах я видел его выступающим в клубе «Go-Go» с группой Zoot Money, а позднее — среди музыкантов Кевина Койна. Он долгое время жил в Штатах, играя в New Animals с Эриком Бердоном, но уже год как вернулся в Англию со своей американской женой Кейт, и пытается заново утвердиться на британской музыкальной сцене.

Во время первой встречи я веду себя с ним как можно почтительнее.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное