Читаем Разбитая музыка полностью

— Тогда какого черта ты делаешь здесь?

— Ты о чем? — защищаюсь я. — Ты что, думаешь, я не могу делать эту работу?

— Да нет, — говорит он. — Работу ты делаешь нормально, но тебе, черт возьми, незачем здесь работать. Ты можешь найти место получше.

Мне нечего ему возразить, я просто продолжаю копать неподатливую сырую глину. Через несколько дней я становлюсь водителем грузовика, но вскоре погода ухудшается, и за два дня до Рождества многих из нас увольняют. Нельзя сказать, что я очень огорчен этим обстоятельством. Субботние вечера я обычно провожу на танцах в Тайнмуте, где белая громадина танцевального зала возвышается над побережьем. Почти двадцать лет назад здесь познакомились мои родители. Это обстоятельство могло бы меня раздражать, но ухаживание за девушками — далеко не главный предмет моих интересов. На самом деле я прихожу сюда смотреть на группы. На сцене, как правило, фигурирует три местных группы, играющих странный набор из психоделических мелодий, классических хитов с альбомов фирмы Motown и несколько затянутых двенадцатитактовых блюзов, включающих, как правило, ужасное соло на ударных, от которого балдеет, кажется, только сам ударник. Время от времени я набираюсь храбрости и приглашаю кого-нибудь из симпатичных девушек на танец, но обычно это пустая трата времени. Я приглашаю, они бормочут что-то в знак согласия, а потом в течение всего танца целиком и полностью меня игнорируют. Они утыкаются взглядом в пол, ловят сдавленное хихиканье своих подружек, ищут глазами свои драгоценные сумочки — словом, смотрят куда угодно, только не на меня. Я раздосадован, они — безразличны.

Когда все остальные варианты по каким-то причинам отпадают, можно вспомнить и о дурнушках. Как правило, таким девушкам предпочитают их более привлекательных подруг, и они всегда рады, когда их приглашают. С ними гораздо интереснее, потому что волей-неволей они вынуждены себя развивать, в отличие от высокомерных красоток, кривляющихся вокруг горы сумочек, сложенных в центре танцплощадки.

Этой зимой я подружился с девушкой по имени Мэвис, очень красивой, но при этом с отличным чувством юмора и очень своеобразными представлениями о мире, который для нее отнюдь не сосредоточен на тряпках и косметике. Помимо всего прочего, Мэвис может зубами открыть бутылку пива. Разумеется, я без ума от нее. Мы проводим вместе несколько счастливых недель, а потом она уезжает в Лондон к сестре. Какое-то время мы переписываемся, но постепенно эти отношения угасают и больше не возобновляются.

Дебора Андерсон — моя первая настоящая девушка. Мы встретились с ней на двойном свидании. Она пришла с моим другом из YMCA, Джоном Мэджином, а я был с ее подружкой, которая оказалась ужасно простуженной и весь вечер сморкалась в свой насквозь промокший носовой платок. Судя по всему, у Джона с Деборой отношения тоже не заладились. Через неделю мы все снова встречаемся в пабе и как-то так получается, что Дебора оказывается в моих объятиях, а Джон возвращается домой в одиночестве.

Дебора — красивая девушка, высокая и застенчивая. Она немного сутулится, стесняясь своего высокого роста, но у нее большой рот, улыбка кинозвезды, стройные ноги и длинные темные волосы. Несмотря на несчастливые обстоятельства нашего знакомства, мы обожаем друг друга с первого момента встречи, и это очевидно каждому, кто видит нас вместе. Наши первые ласки неловки, мы похожи на детей, в темноте дающих друг другу кровавые клятвы, старающихся удержать расплывчатые очертания будущего неумелыми, молчаливыми прикосновениями губ и рук. Между нами возникли невыразимые словами узы разделенной опасности, новизны и страстного желания. Эта чистота и невинность отношений бывает только раз в жизни, она быстро уходит в прошлое, как воспоминание о рае. И то, что я испытал это так поздно, почти в двадцать лет, сделало мои ощущения еще более пронзительными. Тем временем мама — безнадежно романтичная, какой она и была всегда, — видит во мне и Деборе идеал любви, о котором она так страстно мечтала, но была обманута в своих ожиданиях. Она принимает Дебору как родную дочь, а та отвечает ей такой же теплотой. Обе они действуют в расчете на будущее, которого никогда не может быть. Но возвращаясь от Деборы, я чувствую крылья у себя за спиной, потому что на влюбленного не действует сила земного притяжения.

Дебора работает в офисе юридической фирмы в Ньюкасле. Кажется, у нее нет других стремлений, кроме как выйти замуж и начать тихую семейную жизнь. И хотя мы никогда по-настоящему этого не обсуждали, брак по умолчанию является стандартным подтекстом любых отношений между полами для людей нашего возраста и нашего круга. Так было принято в те времена. Я как будто соглашаюсь с таким положением дел, но какая-то часть меня знает, что я неискренен. Прежде чем окончательно расстаться, мы пережили испуг, ошибочно решив, что Дебора беременна, и некоторое время спустя я ушел от нее к дочери директора школы. Через четыре года Дебора умрет, и горькая память о ней преследует меня по сей день.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное