Разбитая музыка

Весь остаток вечера корабль продолжает кидать из стороны в сторону, и я провожу беспокойную ночь в своей каюте. Мне снятся китобойное судно «Пекод» и белые теннисные туфли. К утру шторм почти прекращается и я отправляюсь прогуляться по верхней палубе. Мне нравится в море. Мне нравится постоянное движение вперед, нравится думать, что путешествие не кончится никогда. Воздух становится все теплее по мере того, как мы продвигаемся на юг, и я думаю о Фрэнсис, которая осталась там, в Англии. Когда она вышла замуж за такого, как я, ей пришлось от многого отказаться. Я думаю о ребенке, который растет у нее внутри, и о том, каким он будет. Я думаю о том, каким я буду отцом. Я не хочу, чтобы между мной и моим сыном установились такие же отношения, какие были у меня с моим собственным отцом. Мой отец угодил в ловушку — вот в чем все дело. Если я никогда не позволю себе попасть в такой же капкан, моя жизнь будет другой. Но потом я начинаю думать, что все эти рассуждения

— безумие. Я просто должен продолжать движение и все — как этот корабль. От размышлений меня отрывает Джерри, который направляется прямо ко мне. Он выглядит обеспокоенным.

— Ронни по-настоящему зол на тебя, — говорит он, нервно затягиваясь.

— Я знаю, — говорю я в ответ.

— Старший стюард вызвал его к себе в кабинет и сообщил, что сегодня мы не будем играть на верхней палубе. Он хочет, чтобы мы сыграли в кают-компании.

— Вот как?

— Ронни считает, что это нечто вроде наказания.

— Почему?

— Не знаю. В этот вечер, когда далеко за бортом мерцают огни западного берега Испании, мы перетаскиваем свое оборудование с палубы на палубу, все ниже и ниже, а потом несем его по узким лестничным пролетам, где уже нет дневного света, по длинным стальным коридорам с глухими переборками, пока, наконец, не попадаем в шумную, душную преисподнюю, имя которой машинное отделение. Мы идем по шаткому мостику над шестью массивными турбинами, построенными компанией Parson в Ньюкасле. Их совокупная мощность — восемьдесят тысяч лошадиных сил. Странно и нелепо выглядят музыкальные инструменты в машинном отделении. Музыка и техника попросту не сочетаются друг с другом. Мы — чужаки в неведомой стране. Истопники смотрят на нас, подняв свои потные, ничего не выражающие лица, пока мы неловко пробираемся по узкому, ненадежному мостику с синтезатором наперевес. На той стороне мостика располагаются помещения для экипажа и обслуживающего персонала, а кают-компания представляет собой мрачную комнату с крошечной сценой у дальней стены. За одним столом жители острова Гоа увлеченно играют в карты, рядом двое каких-то парней бросают дротики в мишень. Когда мы вваливаемся в комнату со своим синтезатором, все бросают свои занятия, и десятки глаз устремляются на нас. На несколько секунд воцаряется тишина и возникает некоторое напряжение, но потом, словно по команде, все возвращаются к своим играм, словно нас не существует в природе.

— Милое местечко, — говорит Джерри, пытаясь выдавить из себя нечто вроде иронии, а сам тем временем оглядывается вокруг в тусклом свете голой электрической лампочки, свешивающейся с низкого металлического потолка.

— В Сандерленде нам доводилось играть в клубах и похуже, — напоминаю я ему. Мы устанавливаем пианино, а затем проделываем обратный путь за ударной установкой. Мы снова проходим через машинное отделение, идем по длинным коридорам с переборками, поднимаемся по лестницам, пролет за пролетом, пока в наши легкие не врывается наконец свежий воздух верхних палуб.

К моменту нашего возвращения помещение кают-компании преображается. Голая электрическая лампочка заменяется крутящимся зеркальным шаром, какие бывают на дискотеках, и, несмотря на то, что вид у комнаты все еще мрачный, несколько светильников, мерцающих красным и синим светом, придают этому месту что-то праздничное и делают его похожим на пещеру. Пока мы настраиваем свои инструменты, люди с острова Гоа продолжают невозмутимо играть в карты, не проявляя к нам ни малейшего интереса, но понемногу начинают прибывать остальные члены экипажа. Они выстраиваются вдоль стен кают-компании с бокалами в руках, и я замечаю, что среди них есть несколько женщин. Во всяком случае, мне кажется, что это женщины — ведь в комнате темно.

Мы начинаем с мелодичной музыки, чтобы немного разрядить обстановку, и исполняем джазовый вальс «Way Down East», сочинение Ларри Адлера. Это музыка для Джерри, и мне всегда нравилось, как он ее исполняет. Несколько пар начинают танцевать на площадке перед сценой. Только теперь я замечаю, что тела женщин, присутствие которых так порадовало меня некоторое время назад, испещрены татуировками, что у всех у них гигантские бицепсы и мускулистые бедра, странно выпирающие из-под китайских платьев с огромными разрезами, украшенных изображениями драконов, а ноги, обтянутые чулками, опираются на высоченные каблуки-шпильки. Среди них есть блондинки и брюнетки, а также одна странная рыжеволосая с тщательно сделанным макияжем, накладными ресницами, экстравагантными серьгами и чувственными красными губами.