Разбитая ваза

«Надо же! Реклама у них. А может и вправду выбор пал на меня? Не все же время получать от жизни только подзатыльники. Вот удивится мама. Обязательно приедет посмотреть. В отделе не поверят, скажут, накопила, поставила, а сама сочиняет. Ну и пусть! Стасу обязательно вечером позвоню. Он теперь мне не чужой, мы с ним подружились. Он очень симпатичный и веселый. Пообещал мне, что как только я буду готова, он позвонит отцу и тот пригласит меня в Лондон. Мечта моя почти сбывается. Дело осталось за малым, накопить денег».

Катерина размечталась, глядя в окно.

— Принимайте работу, хозяйка. Вот ключи, вот пара запасных. При нас попробуйте открыть и закрыть, если нет претензий — распишитесь.

Ключ мягким щелчком закрывал и открывал замок. Катерина испытывала наслаждение от такого простого действия. Она протянула парню сто рублей, расписалась и закрылась. Все придется перемывать, пыль стояла столбом, когда они колотили стены, но Катерину это не волновало, она получила Подарок. «Надо будет Валерку попросить, чтобы помог старую дверь вынести, вот удивиться сосед, начнет ныть, почему не он стал счастливчиком. Квартиру приведу в порядок, куплю торт и приглашу соседей-стариков на чай».

В салоне в этот час сидели всего две дамы. Мастер, девушка с роскошной гривой мелко завитых волос, профессионально улыбнулась и пригласила Катерину в кресло.

— Что желаете сделать?

Катерна показала пальцем на рану, объяснила, что желает как-то это безобразие скрыть, чтоб не бросалось в глаза.

— Скорее всего, придется убирать все остальное, — с сомнением разглядывая рану, поделилась мастер.

— Делайте, что хотите, лишь бы она не выделялась.

Из салона Катерина отправилась в свою фирму. День был довольно теплый для конца октября, но голова мерзла, волосы срезали почти под корень, оставили жидкую челку. Катерина жмурилась от страха, замечая свое отражение в окнах.

Смело? Вызывающе! Как ее встретят? Если б не зарплата, она бы не поехала. От нее до сих пор пахнет салоном. Утешает, что плешь незаметна. Удивит она сегодня коллег, в шок повергнет.

Катерина Лобанова за двадцать семь своих лет никогда и ни чем не выделялась, она старалась, чтобы ее не замечали. Находиться в центре внимания надо уметь, надо не оконфузиться каким-нибудь жестом или словом. Это какое самообладание должно быть? А у Катерины его не было. Если ей говорили комплимент, она краснела и смущалась, все видели, что ей приятно и делали вывод, что к похвалам она не приучена. Когда Катерину отчитывали, например шеф, не имеет значения, справедливо или под руку попалась, она краснела так сильно, что заденешь ее — кровь брызнет, и молчала, не оправдывалась. Потом она сутки ходила больная, не спала, мысленно тысячу раз возражала, приводила аргументы, почему не прав шеф и, самое главное, ей было стыдно показаться на глаза начальнику, словно это она, а не он поступила несправедливо.

Трусливая Катерина Лобанова с вызывающей, скорее эпатажной стрижкой на негнущихся ногах вошла в вестибюль и предъявила пропуск охраннику. Юрик был первым, кто ее не узнал.

Людмила Васильевна написала заявление на отпуск, подписала у шефа, поставила подчиненным коньяк и поехала домой. Две глупые гусыни, что работали у нее в подчинении, радостно желали ей хорошего отдыха и т. д.

Они не знали, что больше ее не увидят. Она два года ходила по лезвию, чтоб обеспечить себе старость. Боялась ментов, боялась бандитов, боялась подельника, боялась шефа, но деньги текли рекой и остановиться было трудно. Никто, кроме нее, не знал, сколько на самом деле было вывезено цветного металла, как простого лома. Накладные она оформляла сама, мило улыбаясь и рассказывая какие-то басни, подсовывала полуслепой главбухше на подпись, подписывая у главного инженера, вертела задом. Противно вспоминать. Водитель отвозил лом, получал деньги и привозил ей, он не обманывал, потому что сумма была оговорена заранее. Ему она «отстегивала» десять процентов от суммы, предупредив, что остальное раздает выше, но все оставляла себе. Он понимал, кивал головой, но, кроме того, считал, что может ее пользовать, поскольку они подельники. И пользовал.

Зуева передернулась. От него пахло соляркой и только что съеденной колбасой. Обычно он заглядывал в отдел, если гусынь не было, он прямо говорил, что хочет ее, если они были, он вызывал ее якобы пошептаться. И она шла. Они облюбовали вагон предназначенный на демонтаж. Слава Богу, он делал это быстро. Иначе бы она не вынесла. И ей все время приходилось улыбаться.