Разбитое небо

— Не вернусь, даже если на коленях приползешь. Даже если вы тут подыхать с голоду начнете.

Хлопнул дверью, на ребенка даже не посмотрел. А золотая мамина деточка прижалась к Катиным коленям.

— Я буду все делать. Даже посуду мыть. Пусть он не приходит. Я тебя люблю. Будем жить вдвоем.

— Ты ж моя радость, — всхлипнула Катя. — Да кто же ему даст прийти.

Так началась ее счастливая семейная жизнь.

Приехали. Катя совсем успокоилась. Вот и сейчас Коля ей помог.

Васильева поставила машину у подъезда пятиэтажки, достала с заднего сиденья пакеты, пошла к подъезду. Поставила пакеты на крыльцо и стала набирать код. Как хорошо, что в этих домах нет домофонов. Катя уже стояла за ней, придержала дверь и вошла за Васильевой. Поднимаясь по лестнице, Васильева ни разу не оглянулась, хотя не могла не слышать, что за ней кто-то идет. Не обернулась, чтобы поздороваться. Дом маленький, все друг друга знают. Нет. Топает, как будто ей ни до кого нет дела. Точно — угрюмая.

Она уже открывала дверь своей квартиры на четвертом этаже, когда Катя тихонько произнесла за ее спиной:

— Прошу прощения, Тамара Викторовна, я вообще-то к вам.

— Что значит, ко мне? Я вас первый раз вижу. И я не впускаю в квартиру незнакомых.

— Вы меня, конечно, видите впервые. А я приезжала к вам на работу, не решилась подойти. У вас там столько народу. У нас с вами общая знакомая. По ее просьбе я и приехала. Это Вера, бывшая жена Георгия. Я могу все изложить и здесь, раз в квартиру нельзя. Но соседи… Знаю, в таких домах нет нормальной звукоизоляции, а разговор очень личный.

— Заходите, — буркнула Васильева и открыла дверь.

В маленькой, ярко освещенной прихожей Катя повесила свою куртку на вешалку и скромно, почти заискивающе спросила:

— У вас обувь снимают?

— Да, — резко ответила Васильева. — Только лишних тапок у меня нет, тем более вашего размера.

— Ничего страшного. Мне в носочках даже удобнее.

Васильева провела ее в кухню, поставила пакеты у холодильника, кивнула в сторону табуретки, сама осталась стоять. Она явно любила яркое освещение. Кроме люстры на шесть ламп, на стенах горят бра. Катя просто впилась глазами в ее лицо. Фигуру она рассмотрела, когда умудрилась постоять на пороге цеха сортировки минут двадцать. Васильева крупная, костлявая и жилистая. Что не удивительно: коробки и ящики она поднимает и ворочает без передышки и уже без напряжения. И ведь так целый рабочий день.

Лицо соответствовало. Крупное, продолговатое, с сухой кожей в мелких морщинках и пигментных пятнах. Это даже порадовало Катю: у опасной собеседницы нет хотя бы такого преимущества перед ней. «Мы обе выглядим, как рабочие лошадки на скудном корме и окладе». А вот с глазами другое дело. Они узкие, как щели амбразуры, стального цвета и подозрительные, если не сказать — враждебные. И твердые, плотно сжатые губы человека, способного на мгновенные резкие решения.

— Я слушаю, — произнесла Васильева. — Прошу прощения, но я на ногах не меньше двенадцати часов. У нас сократили сотрудников, работаю в две смены. А вставать рано. Хотелось бы прибрать, приготовить, поесть, отдохнуть.

— Хорошо, — произнесла Катя. — Можно вас называть Тамарой? Я, кстати, Катя.

— Ладно. Будем знакомы.

— А стакан воды можно? Я тоже иногда по двадцать часов работаю. Медсестра я. Тоже рук не хватает, а тяжелых больных очень много.

Во взгляде Васильевой мелькнуло что-то человеческое.

— Могу дать морс. Он у нас очень хороший. Из натуральных ягод. Нам бесплатно вместо премии выдают. Разный.

— Серьезно?! — преувеличенно восхитилась Катя. — Я обожаю морс. И мой сын тоже. Но в магазине давно не встречала. У вас, конечно, не заказываю, нет времени сидеть дома, ждать доставку.

— Тебе какой, Катя? — вполне дружелюбно спросила Васильева. — Есть брусничный, клюквенный и черная смородина.

— Мне смородину, пожалуйста. И клюквенный, если можно.

— Ладно. Брусничный для сына дам. И что еще сама выберешь. У меня полно. Мне его пить некогда особо.

Васильева вышла на балкон, вернулась, держа в руках несколько стеклянных бутылок. Открыла, поставила перед Катей два стакана с напитком красивого бордового цвета разных оттенков. Немного плеснула себе в кружку и села за стол.

— Так чего же от меня хочет твоя подруга? Эта Вера, которой все должны, поскольку она сама себе даже на кусок хлеба никогда не пыталась заработать. У нее и на водку есть только то, что выходит выклянчить у мужиков. И только одному из них пришло в голову на ней жениться. Конечно, только такого и надо хватать за горло.

— Она не за горло, — начала Катя. — Она просто хочет знать, какие у него планы. Собирается ли он выписаться из квартиры… Дело в том, что если бы он выписался, она бы могла ее продать и купить однокомнатную. А так она боится, что он площадь еще делить захочет. Георгий на ее звонки трубку не берет.