Разбитое сердце королевы Марго

Саломея спала в кресле, забравшись на него с ногами, кое-как завернувшись в плед. И проснулась почти одновременно с Далматовым. Глаза открыла, подавила зевок.

– Привет, ты как?

– Нормально, – почти не покривил душой Далматов.

– Врешь небось.

– Если и так, то самую малость. – Он сел и прислушался к себе. Голова еще гудела, но мигрень отступила, галлюцинации, кажется, тоже. – Но поведешь ты.

– Может, останешься…

– Одну я тебя точно не отпущу. А с этим делом разобраться надо поскорее. – Он встал, с удовольствием отметив, что стоять на ногах вполне способен. – Рыжая… как ты вообще здесь оказалась?

Она пожала плечами:

– Ты позвал.

– Я?!

– Ну… мне так показалось, что ты зовешь, – вынуждена была признать она. – Я испугалась, что тебе совсем плохо…

– Совсем. – Далматов охотно согласился. – Мне совсем плохо… было. Собирайся иди.

– Завтрак.

– Я не…

– Завтрак, – жестче повторила Саломея. – Или мы никуда не поедем.

Завтракали в его комнате, и как ни странно, с немалым аппетитом, пусть и в полном молчании. Уже на выходе Далматова перехватила Варвара.

– Привет… – Зеленое платьице с оборочками, волосы собраны в два хвостика. Гольфы поверх белых колгот. Балетки розовые. Девочка-цветок, ей идет этот образ, привычен, изучен, и играет она искренне, почти не задумываясь о том, что есть игра.

– Доброе утро.

– Наверное, доброе… а куда ты собрался?

– По делам.

Нахмурилась и колечко тронула, простенькое серебряное, выглядевшее дешевым. И этот непроизвольный жест выдал беспокойство.

– Один?

– Нет.

– Помирились, значит?

– Вроде того.

Кивнула и губу прикусила, посмотрела сквозь ресницы, и взгляд такой, оценивающий, слегка раздраженный.

– Мне убираться?

– Нет. – Он поморщился: сейчас, после приступа, запахи ощущались особенно сильно, а духи Варварины были резкими, раздражающими. – Оставайся, если хочешь.

– Хочу… но когда вас ждать?

– Когда-нибудь.

– Я все равно тебя получу, – сказала она и ножкой топнула.

Вот же…

Варвару с ее желаниями Далматов выбросил из головы легко. Забравшись на заднее сиденье, он вытянулся и прикрыл глаза. Снова хотелось спать. И Саломея, чувствуя это его желание, не спешила заговаривать.

И лишь на подъезде к городку она поинтересовалась:

– С кого начнем?

– С родителей. Потом – соседи… одноклассники-одноклассницы… кто-то что-то должен был знать. – Далматов сел и зевнул во весь рот. – Проклятье, ощущение такое, что я месяц не спал.

– Может…

– Нет. Но к родителям сходишь ты… постарайся поймать ее мамашу.

– Ее мать умерла.

– Вот этим уже я займусь. Высадишь в центре?

– Может…

Далматов покачал головой:

– За руль мне точно пока нельзя. Я не самоубийца… как закончишь – набери. И, рыжая… будь осторожна.

С матерью Варвары получилось донельзя просто. Саломея позвонила в дверь и ей открыли.

Женщина.

Какая-то неправильная женщина. Не высокая и не низкая, не полная, но и не худая, неопределенного возраста и внешности такой же. И вроде бы нельзя сказать, что женщина некрасива, напротив, она вполне миловидна, но стоит отвести взгляд, и лицо ее исчезает из памяти.

– Саломея? – спросила она низким густым баском. – Вы очень на нее похожи…

– Или она на меня.

– Или она на вас. – Женщина посторонилась. – Проходите. Его… сейчас нет… сегодня нет.

– А где он?

– Уехал.

– Куда?

– Не знаю. – Женщина махнула рукой. – Он давно уже не говорит. Чужой человек… наш брак был ошибкой, и если бы не Варенька, мы бы эту ошибку исправили. Хотя… его вера запрещает разводы.

– Его?

– И моя тоже, только меня сложно назвать действительно верующим человеком. – Она улыбнулась, и невыразительное лицо ее сделалось почти красивым. – Но вы же не о нем хотели спросить. О Варваре… она теперь с вами.

– Да.

– И вы знаете ее историю? Возьмите тапочки.

Старая квартира, обжитая, с потертым линолеумом на полу, с обоями, которые переклеивались лет этак десять тому назад. Старая мебель. Старый ковер.

Чистота и запах свежего хлеба.

– Хотите молока? Я пряники испекла, а их лучше с молоком. Меня Анной звать.

– Знаю, – улыбнулась Саломея.

От молока она не отказалась, ровно как и от пряников.

– Всегда сама делаю… мед, патока… лучше магазинных получаются. Варечка очень их любит… вы не могли бы…

– Конечно.

Пряники передать несложно.

– Она хорошая девочка… взбалмошная очень, капризная… в этом есть моя вина. Он всегда был к ней так строг, а я вот баловала. Мне хотелось стать хорошей матерью. Своих у меня нет… но Вареньку я всегда считала своей, с тех пор, как на руки взяла… она была такой крохотной и постоянно плакала. А он злился… он тогда совсем страшным был. По жене горевал очень, потом уже придумал себе эту глупость, будто она была ведьмой… решил, что и Варенька тоже.

Она тяжко вздохнула.

– Варенькин дед просил отдать ее… а он… он ее никогда не любил, но не отдал.

– Почему?