Репетиции для летнего сезона в Красном Селе происходили в театральном училище, и сестры Кшесинские приезжали из Красниц в город.
Как только Маля входила в квартиру, она первым делом бросалась к роялю, на который складывали приходящую корреспонденцию, и всегда находила там письмо от Ники. Это были нежные признания с надеждой на встречу. А встречались они в Красном Селе в дни театральных спектаклей.
Теперь никому не нужно было намекать на то, что Матильде Кшесинской, хоть и не приме, следует выделить отдельную уборную в нижнем этаже, выходившую окнами на Царский подъезд. Хотя не было принято обставлять ее по собственному вкусу, Маля постаралась устроить ее как можно уютнее и наряднее: заказала мебель из светлого дерева, обтянула стены красивым кретоном и повсюду расставила цветы. Из мебели в уборной были кушетка, маленькое бюро, туалетный стол и стулья. Кушетка – та самая, на которой все когда-то началось с Ники, и Маля не очень любила, чтобы на нее садился кто-нибудь из гостей, потому и расставила вдоль стен много удобных мягких стульев. Однако великий князь Владимир Александрович (он любил присутствовать на репетициях и зачастил к Мале, несмотря на то что сейчас ее отношения с Ники складывались самым нежным образом и неприятный призрак религиозной гессенской принцессы, казалось, канул в небытие) всегда норовил усесться именно на кушетку, и Маля иногда суеверно находила в этом смысл. А вдруг в самом деле настанет время, когда он сможет сидеть на кушетке как хозяин?!
Наверное, Владимир Александрович хотел, чтобы Маля не забывала о его предложении, потому что однажды подарил ей свою карточку с надписью «Здравствуй, душка». Маля поставила было ее на бюро, однако Ники недовольно поднял брови, и фото было немедленно убрано.
В то лето Ники стал часто бывать на репетициях. Маля всегда знала о часе его приезда и стояла у окна, поджидая его. Из своих окон она могла издали видеть, когда он появлялся на прямой дороге, ведущей от дворца через театральный парк к театру. Соскочив с лошади, цесаревич шел прямо к Мале в уборную, где оставался до начала репетиции. В такие дни она всегда опаздывала на репетицию, но если даже кому-то это не нравилось, они благоразумно помалкивали.
Во время репетиции Ники устраивался в Царской ложе между колоннами у самой сцены, которая была почти на том же уровне. Ему нравилось, когда Маля садилась на край ложи, и пока другие репетировали, они могли свободно продолжать болтать. Ники оставался до конца репетиции и уезжал во дворец к обеду.
Они прощались бегло, потому что знали, что увидятся вечером.
Ко времени приезда государя и императрицы на вечерний спектакль все артисты стояли у окон, выходивших в сторону Царского подъезда. Когда показывалась открытая коляска их величеств, запряженная великолепной тройкой, с казаком на козлах, все кланялись им, а Александр III улыбался в ответ, прикладывая руку к козырьку, а Мария Федоровна снисходительно дарила артистов своей очаровательной улыбкой.
Следом на тройке ехал Ники, и хотя казалось, что он улыбается всем актерам, Маля знала, кому он улыбается на самом деле.
Как-то раз они условились провести вместе и вечер. Ники после спектакля должен был сперва поужинать у отца, а потом вернуться в театр за Матильдой. Решено было ехать к барону Зедделеру в Преображенский полк в его барак. Туда же должна была приехать и Юлия.
В условленный час Маля должна была ожидать Ники в парке, недалеко от театра. В пустынной аллее было темно, огни в театре не горели, кругом царил полный мрак. Она побоялась выйти одна и попросила театрального капельдинера сопровождать себя. Это был почтенный человек, который всю жизнь провел при театре и знал всех завсегдатаев.
– Матушка Матильда Феликсовна, – сказал он, следуя за ней к дверям театрального здания. – Не извольте гневаться, но вам один барин велел записочку передать.
Маля с изумлением оглянулась:
– Какой еще барин?! Ты о чем говоришь, Сидор?