Разбитые. Как закалялась сталь (СИ)

Мадам Помфри незамедлительно появилась на его крик, и взгляд у неё был такой устрашающий, что и декану Слизерина можно было поучиться подобным навыкам. Николь надеялась лишь на то, что зелье, которое она принесла Малфою, обладает обезболивающим или седативным эффектом. Целительница ворчала о том, что её пациенту нужен покой, и что Хогвартс превратился в поле боя, ведь только недавно она отпустила отравленного Уизли…

Блейз не заставил себя дослушивать её речь, и от его присутствия осталось только эхо хлопнувшей двери.

А Николь была словно парализована. Сначала ей хотелось убедиться, что Драко станет лучше.

И ещё больше ей хотелось, чтобы это всё поскорее нашло свой логический финал: внутри неё жил примерно тот же крик, который выпустил наружу обессиленный Малфой.

Просто, пожалуйста, кто-нибудь, почините их проклятые жизни…

* * *

Николь тихо приоткрыла дверь и мышкой прошмыгнула в больничное крыло. Драко тут же обратил на неё свой взгляд, но молчал. Девушка подошла к его койке, но не садилась. Они всё ещё не помирились и Рейнер не знала, как он отреагирует на её присутствие. Вчера, пребывая в состоянии шока, он, казалось, даже не замечал её появления в больничном крыле, но сегодня всё было иначе.

— Ты была тут…

Он не спрашивал, всего лишь констатировал факт. Малфой не смотрел на Николь, его серые глаза уставились в окно, бледное лицо встречало тёплые солнечные лучи, что проникали в неуютное помещение. От бликов солнца его глаза горели ярче… Этим можно было любоваться вечно.

— Всю ночь рядом, держала меня за руку и не отходила ни на один шаг. Сейчас завтрак, но ты не там… Ты не со своими друзьями, а тут, — Драко резко посмотрел на неё. От его взгляда Николь передёрнуло. — Что с тобой не так, Рейнер? Чем я заслужил это?

— Малфой, послушай…

— Чем? Шесть долбанных лет я издевался над твоими друзьями, над семейством Уизли, над твоими родителями… — юноша прикрыл глаза. — И над тобой… Я издевался над тобой, обзывал, пускал в твою сторону гнусные шутки. Доводил до слёз! Доводил тебя до чертовых слёз!

Его голос срывался на хриплый крик.

— И после всего этого ты просто не отходишь от меня! Пытаешься помочь мне, ищешь встреч! — он схватился за голову, словно эти слова, сказанные им, приносили дикую боль. — Что с тобой не так? Объясни мне!

— Я не знаю, Драко… — прошептала Николь в ответ. — Просто не могу по-другому.

— Я ненавижу тебя, — шипел он, не поднимая взгляда.

Девушка сделала несколько шагов к нему, села перед Малфоем на корточки и обхватила своими ледяными ладонями его голову. Драко дёрнулся, попытался отвернуться. Он не хотел, чтобы Николь видела его глаза. Но когтевранке удалось заставить его взглянуть на неё.

— Я ненавижу тебя… — повторил он, только намного тише и без какой-либо ненависти.

— Знаю… — подушечками больших пальцев Николь гладила его щёки. — Я всё знаю. Всё будет хорошо, если ты позволишь мне быть рядом, Драко.

— Всё будет хорошо, если тебя не будет в моей жизни, Рейнер, — волшебник прикрыл глаза. Драко откликался на её прикосновения. Слизеринец позволил себе эту слабость, сейчас ему не нужно было обрушивать на себя вновь эту маску безразличия.

Когда они пришли к этому?

Что с ними стало?

— А что дальше, Драко?

Вопрос был безобидным. Но… не сейчас.

Что дальше? Какое ещё испытание приготовил Тёмный Лорд? Что их ждёт?

Костяшки его пальцев мягко коснулись скулы девушки и она прикрыла глаза от столь сладостного прикосновения.

Губы.

Мягкое, лёгкое прикосновение обрушилось на неё. Этот поцелуй не был похож на тот первый, сейчас всё было иначе, и Николь ощущала это каждой клеточкой своего тела. Рейнер несмело ответила на поцелуй, коснувшись ладонями его шеи. Пальцами она касалась каждой родинки, что была запечатлена на его шее и скулах. Николь запоминала каждое пятнышко…

* * *

У Нотта тёплые руки. Пэнси трогала его пальцы своими — их руки одинаково бледные, тонкие и узкие, только у Нотта они тёплые, а у самой Пэнси холодные.

Пэнси нравилось трогать Тео, ведь тёплые не только его руки, но и он сам.

Пэнси нравился Тео.

Нотт тёплый. От него пахло горьким кофе, у него тёмные длинные ресницы, ямочка на левой щеке и тёплый слизеринский шарф. Когда ей было холодно, Нотт тихо вздыхал, снимал с себя шарф и отдавал его Пэнси, чтобы ей стало немножко теплее. Она не говорила ему спасибо, но улыбалась и целовала осторожно в щёку мягкими губами. Паркинсон не умела благодарить правильно, но Нотт и не нуждался в словесных благодарностях. Он вычленял её тихое «спасибо» в прикосновении пальцев, в игривом смешливом взгляде, в том, как она сидит, как говорит и как наклоняет голову.

Тео такой тёплый, что Пэнси сходила с ума. Чаще всего ночью она нагло пробиралась в его комнату, залезала к нему под одеяло и прижимала босые холодные пятки к его животу, закидывала на его бок холодную ногу или опускала холодные ладони ему на плечи. Он цепко хватал её за лодыжку и иногда щелкал по носу, но никогда не скидывал с себя, что бы она не делала.