Разбитые сердца

Ричард оставил мне вполне типичное для него письмо. Начиналось оно с обычных приветствий мне, принцессе и всей ее свите. Он выражал надежду на то, что наше путешествие было не слишком утомительным и что мы чувствуем себя хорошо. Писал, что ему, вероятно, придется провести зиму на Сицилии. Он велел мне ехать в Неаполь, где нас должна была встретить моя дочь Иоанна, вдовствующая королева Сицилии, а потом мне предстояло отвезти принцессу в Бриндизи, где она «еще немного подождет», пока он не пришлет за нами.

Ограничившись несколькими строками о том, что касалось нас, он подробно писал о бремени своих забот: о том, как получить обратно приданое Иоанны от нового короля Сицилии Танкреда, который дал понять, что ничто кроме прямого насилия не заставит его расстаться со столом из чистого золота, шелками, двумя дюжинами золотых кубков и блюд и таким количеством зерна, масла и вина, на перевозку которого потребовалось бы шестьдесят тысяч мулов. Если Танкред захочет воевать из-за таких пустяков, он получит эту войну в полной мере. Мне предстояло убедить Иоанну в том, что, после того как Ричард разделается с Танкредом, будет учтен каждый бочонок масла, до последнего, и что каждое пережитое ею оскорбление будет должным образом отомщено.

Письмо мне вручили в присутствии Беренгарии, и после прочтения мне пришлось передать его ей, хотя меня и смущало то обстоятельство, что она найдет в нем лишь несколько строчек о себе и своих делах и пространнейшие рассуждения о спорном имуществе. По тому, как поникли ее плечи и бессильно опустились на колени руки с письмом, я поняла, что она очень разочарована. Лицо девушки по-прежнему оставалось невыразительным, но жесты были достаточно красноречивы. Да, она разочарована, но вовсе не обижена, в этом сомневаться не приходилось. Принцесса думала только о Ричарде, и это настолько кружило ей голову, что она не допускала и мысли о том, что он может быть в чем-то не прав. Я извиняющимся тоном сказала, что если перед началом крестового похода все войско соберется на Сицилии, то там будет столько народу, что Ричарду просто не удастся устроить нас достаточно сносно. На самом же деле я понимала, почему он отправляет нас в Бриндизи. Ричард был занят подготовкой похода и не хотел, чтобы вокруг него суетились еще и женщины.

Итак, мы отправились в Неаполь, где я с огромной радостью, встретилась с Иоанной, которую не видела со дня ее свадьбы. Беренгария сразу же прониклась к ней такой безоговорочной симпатией, словно видела в ней Ричарда — хотя трудно было найти двух людей, менее похожих друг на друга, если не считать их волос. Волосы Иоанны были такими же ярко-рыжими, как и у брата, и такими же густыми; ни время, ни утраты, ни заботы не лишили их блеска. Я несколько цинично отметила про себя, что Беренгария никогда не расчесывала собственные иссиня-черные локоны, но страстно любила причесывать Иоанну. Однако это выглядело очень мило, хотя, с моей точки зрения, здесь был и один большой недостаток. Беренгария так привязалась к Иоанне, что они вышивали одну и ту же часть гобелена, садились рядом на одну и ту же скамью, вместе ходили к обедне, постоянно оставляя меня в обществе горбатой герцогини.

Я старалась… Ради собственного спокойствия я изо всех сил старалась преодолеть отвращение к маленькой горбунье, но мне это не удавалось, и в том не было ее вины, потому что она старалась тоже. Беренгария и Санчо говорили о ней чистую правду. Анна была замкнутой и независимой, не претендовала ни на чью жалость, поражала тонким умом, а ее остроумие привносило в любой разговор с нею необыкновенный интерес. Если бы Анна родилась с нормальной фигурой, я сочла бы ее очаровательной, какой она, кажется, порой находила меня. Иногда мне казалось, что из числа встречавшихся мне в последнее время людей немногие проявляли такой живой, активный интерес ко мне как к личности, были так наслышаны о моем прошлом. Анна помнила многое, относящееся ко мне, увлеченно говорила о моих свершениях. Но обычный светский разговор с этой женщиной я находила почти невозможным и старалась избегать ее общества, насколько это допускали хорошие манеры.

Когда мы располагались в апартаментах, подготовленных для нас Ричардом в Бриндизи, где мы рассчитывали прожить пару недель, нам пришлось выйти за рамки сложившихся в пути товарищеских взаимоотношений, так как встал вопрос о старшинстве по рангу. Беренгария в таких вещах ничего толком не понимала, и задача эта выпала мне. При распределении спален и мест за столом я особенно старалась обозначить дистанцию между собой и герцогиней. И мне удалось, к полному моему удовлетворению, устроить все лучшим образом. Но Беренгария вдруг сказала:

— Мадам, Анна должна сидеть перед Кармелитой, ведь ее место по рангу следующее после Иоанны, не так ли?

— Кармелита — герцогиня Авосолы, — возразила я, сознавая, что допустила неловкость.

— Но Анна моя сестра. Я имею в виду то, что она дочь моего отца. Разве вы не знаете? Дома место Анны всегда было после меня и Бланш.