Мы не разговариваем, но тишина не кажется тяжелой, как раньше. Мы не спрашиваем друг у друга, почему это здание заброшено или для чего оно было предназначено. Оно большое, а значит, там стоит не только оборудование для наблюдения. Здесь жили люди.
Мы дергаем двери, оконные ставни, даже бросаем в них камни, чтобы сломать и забраться внутрь. Здание прочное и, несмотря на то что заброшено, крепко-накрепко запечатано. Неподалеку находим ангар, а внутри – сломанный космолет. Быстро осмотрев его, я понимаю, что он стоит тут с тех времен, когда здесь были люди. Мы заглядываем под капот: там безнадежно испорченные свечи зажигания и провода. Тарвер уходит проверить, что еще есть в ангаре, а я осматриваю микросхемы.
Он перечисляет мне все найденные вещи: заржавевшие инструменты, веревку, канистры с бензином и клеем, бочки с горючим. В углу – банки с краской и лопата, электродрель и электропила. Здесь раньше было электричество, и это подтверждает мою догадку, что где-то должен быть генератор.
Интересно, я теперь всегда, увидев какие-то вещи, буду пытаться придумать, для чего они могут пригодиться? Не слишком ли они тяжелые, можно ли их унести? А увидев веревку, бензин или заржавевший молоток, я всегда буду думать, могут ли они спасти жизнь?
Достав наконец микросхему и сняв крышку, я вижу, что половины не хватает. Через несколько секунд становится ясно, что она совершенно бесполезна.
Я захлопываю капот, и Тарвер, увидев мое расстроенное лицо, ничего не спрашивает. Возвращаемся на поляну и снова обходим здание, но на этот раз мы вооружены инструментами.
И мы принимаемся за работу: дергаем, ковыряем ставни, пытаемся найти какой-нибудь зазор.
– По крайней мере, ты все же человек, – весело говорит Тарвер.
Мне все еще обидно из-за того, что он меня отверг, и я бросаю на него сердитый взгляд, думая, что он меня подкалывает.
Он тоже смотрит на меня и слегка улыбается – это примирение.
– Наконец-то мы нашли микросхему, которую ты не можешь починить.
Он выглядит уставшим, несмотря на робкую попытку помириться. Будь я на его месте, тоже была бы такой уставшей.
Я вздыхаю, потирая рукой глаза.
– Вот бы мне знать больше… Тогда я смогла бы ее починить.
– Я так и не понял, где ты этому научилась. Вроде бы технический гений – твой отец, а не ты. В смысле… ты не похожа на человека, который изучал электронику и физику в школе. В смысле… а, забудь.
Такая высокая цена за примирение…
Мне очень хочется уйти, а он пусть дальше стоит и мямлит, но я не могу приписывать себе чужие заслуги.
– В детстве, после смерти мамы, мне очень хотелось стать похожей на папу. К тому же у него никого не было, кроме меня, и мне хотелось… быть достойной его. Я попросила кое-кого меня научить.
Я сглатываю, чувствуя на себе взгляд Тарвера. Знаю, что он улавливает напряжение в моем голосе.
– Кого?
– Мальчика по имени Саймон.
Тарвер снова сосредоточенно смотрит на ставни, которые пытается открыть.
– Ты раньше его упоминала. Кто он?
У меня сдавливает горло. Как рассказать Тарверу, единственному из всех, о моем чудовищном прошлом? Зачем давать ему еще один повод меня оттолкнуть? И все же, возможно, он заслуживает узнать, почему я унизила его, когда мы встретились на палубе «Икара».
А может, я сама заслужила облегчить душу.
– Если я расскажу, ты выслушаешь? Не перебивай, ничего не говори, просто… просто дай мне все сказать. Хорошо?
– Хорошо.
Я несколько раз глубоко вдыхаю, как ныряльщик перед прыжком в воду.
– Саймон – это мальчик, который жил неподалеку от нашего летнего дома на Нирване.
Я не могу смотреть на Тарвера, пока говорю. Я не хочу увидеть его лицо в тот миг, когда он все поймет.
– Его семья не занимала такого положения в обществе, как моя, ну и что? Он был очень умным и знал не только те предметы, которым нас учили в школе. Он научил меня всему, что я сейчас знаю об электронике и физике. Когда мы стали проводить вместе много времени, отец будто бы и не замечал, потому что считал это детскими забавами. По его мнению, я была слишком юной и не могла по-настоящему к кому-то привязаться. Тогда мне было четырнадцать, но я любила Саймона.
Я вожу пальцами по краю отвертки, трогаю пластиковую рукоятку.
– В ночь перед тем, как ему исполнялось шестнадцать, Саймон спросил у меня, можно ли нам больше не прятаться, встречаться по-настоящему. Он сказал, что утром пойдет к моему отцу, раз он теперь взрослый, и попросит у него места в компании. Он хотел заслужить право быть со мной.
Перед глазами вдруг возникают соломенные волосы и зеленые глаза Саймона, и даже спустя столько времени сердце сжимается.