Разбитые звезды

– У Анны были старшие братья, и в детстве мы постоянно что-нибудь взрывали на теннисном корте. Ох, папе сотни раз приходилось его ремонтировать…

От нахлынувших воспоминаний я чувствую острую боль, и горло немного сжимается при мысли, что я потеряла Анну, потеряла детство…

Тарвер нежно на меня смотрит.

– Нам нужно быть предельно осторожными. Срубить все деревья возле здания, предусмотреть, чтобы было поменьше осколков и ничего не загорелось.

Воздух будто наэлектризован. Наша цель почти осязаема.

У нас есть план. Я не обращаю внимания на пронизывающую меня боль – наши дни вместе теперь сочтены. Начинается обратный отсчет, и сколько у нас осталось времени, мне неведомо. Но каждое мгновение нам не пережить снова.

– Мы можем выстрелить из твоего пистолета, чтобы взорвать?

Он задумчиво поджимает губы.

– Лазерный пистолет устроен так, что для металла не годится. Это сделали, чтобы какому-нибудь умнику не пришло в голову пострелять на корабле и пробить в нем дыру. Так что он только поцарапает бочку.

Он водит пальцами по моим губам.

– Значит, запал, как мы делали в детстве. – Я закрываю глаза и целую его пальцы. – Я никогда не использовала горючее вместо взрывчатки, но суть та же. От взрыва дверь откроется, а все здание останется целым.

Тарвер глухо стонет, и у меня бегут по коже мурашки.

– Расскажи еще о взрывах, – просит он и возвращается к занятию, от которого я его оторвала.

У нас почти весь день уходит на то, чтобы расчистить участок перед входом в здание. Электропилы и дрели пролежали здесь долго и давно разрядились, поэтому мы обходимся ржавыми пилами и ножницами из ангара. Возможно, мы бы закончили пораньше, но я постоянно подхожу к Тарверу и требую, чтобы он меня целовал. Он бросает все дела и подчиняется. Команда из нас не очень хорошая – мы то и дело друг друга отвлекаем. Мы спиливаем молодые деревца, подрезаем колючие кусты, ставим рядом с дверью четыре бочки с горючим.

Я разглядываю вмятины и сколы на бочках и верчу в руках веревку, из которой мы сделаем запал. И вдруг понимаю, что это не так безопасно, как я думала. Все может запросто выйти из-под контроля.

Когда солнце начинает клониться к горизонту и косо светить сквозь деревья, Тарвер оттаскивает в сторону последнее срубленное деревце и разгибает спину. Я иду к нему, и он, не глядя, протягивает руку, зная, что я рядом. Я прижимаюсь к нему и обвиваю руками за талию.

– Мы сейчас это сделаем?

Губы около его груди. Я поднимаю на него глаза. Пусть он решает, когда мы сделаем шаг к спасению. Я не могу судить беспристрастно: мне жутко этого хочется и в то же время – нет. Остаться или уйти? Я разрываюсь.

– Смотря что ты подразумеваешь под «этим», – откликается он, пробираясь пальцами под рукав моей футболки.

– Отстань, – отмахиваюсь я, хотя вряд ли он воспримет меня всерьез – в моем голосе слышится смех.

– Не сегодня, – шепчет он и наклоняется поцеловать меня. Поцелуй длится долго, и потом Тарвер снова заговаривает: – Мы дождемся, когда будет нормальный свет и мы будем уверены, что готовы. Завтра.

– Если тут жили люди, то наверняка внутри есть еда. Горячая вода, если есть генератор. И кровати. – Я улыбаюсь ему. – Хотя мы и без кровати прекрасно обошлись.

Тарвер поднимает бровь, переступает с ноги на ногу и обнимает меня обеими руками.

– Да, вот только у земли все же есть свои недостатки.

Он снова наклоняется для поцелуя, забинтованной рукой забирается мне под футболку и проводит по талии. Его рука – напоминание, что я его едва не потеряла, и внезапно я понимаю: ему нельзя взрывать дверь. Мы не знаем, насколько взрывоопасно горючее, как быстро прогорит запал.

Я даю ему себя еще целовать, жду, когда услышу тихий стон – после этого он обычно пытается снять с меня что-нибудь из одежды. Нужно, чтобы он сильнее отвлекся, и только тогда я попробую.

И это ему не понравится.

Я немного отодвигаюсь и бормочу:

– Завтра утром проверю, как долго горит запал. Не хочется, чтобы мне оторвало руку, когда я его подожгу.

Тарвер придвигается ко мне, но потом останавливается и хмурится.

– Мне тоже этого не хочется. Мне они обе нравятся. Так что поджигать буду я.

– Не глупи, – говорю я, широко улыбаясь. Ему нельзя видеть, как сильно мне нужно, чтобы он мне поверил. Нельзя дать ему понять, как мне не хочется, чтобы он пострадал, если что-то пойдет не так. – Я в детстве постоянно все взрывала, а папа даже не знал.

Он до сих пор хмурится, что-то отражается в выражении его лица – страх? Не могу понять.

– Я умею взрывать, – говорит майор. – Знаю, как нужно упасть, чтобы защититься от взрывной волны.

– Но мне это и не нужно, потому что я знаю, что делаю! Я не геройствую или еще что… Со мной все будет хорошо. А если что-то случится – если с тобой что-то случится, – одна я тут протяну не дольше десяти секунд. А если что-то случится со мной, то один ты справишься.