Разбивающий сердца

Я устало прикрыл глаза и сунул в рот сигарету, захлопнув дверь такси. Мелькнувшие от фар огни пробежались по кирпичным стенам дома, где я снимал квартиру. Усталость навалилась свинцовой тяжестью на плечи. Все что хотелось – лечь и уснуть, забывшись сном, будто весь сегодняшний кошмар плод моего воображения. Докурил сигарету, ступив под свет фонаря и доставая ключи от домофона, когда услышал рядом шорох. Едва поднял голову, повернувшись в сторону вышедшей на свет хрупкой фигурки, внутри все оборвалось.

- Аня? – выдохнул ошарашенно, глядя на дрожащую Филатову, обхватившую себя руками. У нее даже губы посинели, не говоря о том, что стоило коснуться ее красных рук без перчаток – она оказалась просто ледяной. – Какого черта?! Решила воспаление легких подхватить?

Стоило оказаться совсем близко друг другу, мне на руку упала соленая капля, прокатившаяся по щеке, и я ошарашенно коснулся ее лица, услышав дрожащий хриплый голос:

- Ты был с ней?

Ох, блять. Прав был Северов - моя жизнь проще не станет никогда.

Потому что я - долбанный идиот.

Глава 17

Аня

Слабоумие и отвага – именно так можно охарактеризовать мое поведение сейчас. Зачем я поехала к нему? Для чего стояла ночью, в лютый мороз, дожидаясь его у подъезда и саму себя накручивая еще больше? В тот момент, когда он позвонил, надо было просто принять как данность факт – я ему не нужна. Роман Сташенко не моего полета птица. Он со мной лишь нянчиться, как с ребенком, которого потерял.

Да-да, я успела порыться в квартире. Понять, почему Рома не живет тут и какие тайны скрывает. Свидетельство о рождении и смерти Сташенко Екатерины Романовны – всего два документа, рассказавших так много и почти ничего. Совсем крошка – каких-то жалких пять лет, отмеренных кем-то на небесах. Может, я не совсем понимаю, что ощущает родитель, потерявший ребенка, но могу немного его понять. Я тоже теряла. Слишком рано и слишком много, чтобы спокойно отпускать оставшееся.

Альбомы с фотографиями, где на меня взирают счастливые лица. Просмотрела их все, каждому уделила внимание. Была семья – была любовь. Была дружба, а затем ничего не осталось. Все закончилось внезапно и ничего изменить было нельзя.

Сейчас, глядя в его обеспокоенное лицо, дрожа от холода – хотелось обнять его. Пока Рома скользил руками по моему телу, стягивая куртку и помогая раздеться, я пыталась придумать хоть какие-то слова для разговора. Зачем я вообще спросила про эту женщину? Еще бы выкатила ему претензию за тех, что были ранее.

Я – никто, и звать меня никак. Иди-ка Анечка со своей истерикой подальше. Подумаешь не взяли в ресторан, я вообще не вправе ему что-то говорить.

- Тебе нужно в душ, потом под одеяло и спать. Кто тебя надоумил таскаться ночами зимой, а? – возмущается, избегая смотреть на меня, подталкивая в сторону ванной.

Мельком оглядываю интерьер рассеянным взором, пытаясь не дрожать, пока он скрывается в одной из комнат – она должна была служить спальней. Но видимо Рома использует ее, как гардеробную, выходя ко мне уже в домашней мягкой синей рубашке из флиса в крупную клетку, закатывая рукава. Только джинсы не снял, вновь подхватив меня под локоть и таща за собой.

Голые стены в штукатурке, кое-где видны обрывки старых обоев. Минимум мебели, только самое необходимое. Едва мы прошли мимо гостиной, я увидела матрас и ничего больше. Абсолютно пустое пространство, как душа Романа. Она словно отражены в этом помещении – ничего вокруг, никаких воспоминаний или вещей, напоминающих о том, кто мы есть. Просто место для ночлега – не более.

В ванной комнате все гораздо лучше. Здесь хотя бы бритвенные принадлежности, различные баночки для ухода за собой. Висит зеркало, стоит стиральная машина, а полотенца висят аккуратно на крючках рядом с душевой кабиной. Зеленое, синее и красное – по цветам, размеру и назначению. Ну и педант, никогда бы не подумала. Даже корзина под грязное белье пуста, видимо все выстирано и теперь сушится на сушилке, которую я успела мельком заметить в одной из комнат.

- Я принесу тебе свой свитер, он будет как раз, - выдыхает Рома, потянувшись было к моей одежде. Жду, затаив дыхание, но его пальцы замирают у самой кромки, и он не двигается. Челюсть сжата, щека дернулась, будто Сташенко пытается взять себя в руки.

Время игр в скромную Анечку закончились. Не для того сюда шла, что уж обманывать себя.

- Помоги, - выдыхаю, хватаюсь за его рубашку и тяну на себя. Роман замирает, прикрыв глаза и касаясь своим лбом моего, с шумом втягивая носом воздух. Вокруг все вибрирует от напряжения, а мои пальцы сильнее дергают ткань, будто пытаясь ее содрать против воли.

- Ань… - хрипло выдыхает, пытаясь взять себя в руки.