Разбой

Вечер сменился ночью, на смену ночи пришло новое утро. Кромфрид чародей коротал время в беспробудном пьянстве, к нему посменно присоединялись Конал сын Амаргена, Фергус сын Роса, Лоэгайре Буадах сын Коннада, и Дубтах сын Лугдаха. По большей части, поход не знаменовался никакими событиями, достойными упоминания в саге, разве что несколько гор, стеснявших путь самоходного замка, пришлось-таки повергнуть наземь. Сведущий в своём деле филид[305] упомянул бы и зловещие перемены, видимые вокруг – сожжённые леса и деревни, подъеденные до земли и вытоптанные в грязь поля и луга, и всё это в непременном сопровождении смрада разнообразно осквернённых мертвецов. Показались и пресловутые чёрные яки – судя по состоянию останков, забитые и почти безотходно разделанные, что ввергло некоторых участников похода, особенно Келтхайра и Дубтаха, в немалую печаль.

– Эдаким приёмом они всю нашу добычу сожрут, – сетовал Дубтах утром третьего дня, проезжая мимо брошенного чолдонского стойбища и похмельно-красными глазами созерцая частично втоптанные в глинистое месиво кости.

Буах тронул поводья, чтобы выехать из окружавшего сына Лугдаха облака перегара. Рядом с катками следующей по ходу бронетележки, поморяне и альбинги ехали по обе стороны от Горма конунга, Кромослав по левую руку от предводителя, Самбор по правую. Конунгов конь Эаханн, тёмно-гнедой с чёрной гривой и хвостом, был из породы ралландских тяжеловозов. Хоть он и уступал липицким жеребцам Кромослава и его воинов в росте, зато не был отягощён полным латным облачением – только лёгкий панцирь с устройством для беспроводной связи в перемётных сумах, притороченных позади седла. А вот латы шедших рядом с конём Горма боевых псов были настолько тяжелы, что собаки не смогли бы двигаться, не помогай им сила чар, наложенных в Кильде на экзоскелеты. Коньки же альбингов кланов Ранкен и Йен-Аброах наоборот были заметно ниже Эаханна – вровень с волкодавом Лейскьюлем, и чуть ниже полностью скрытого разнесённой бронёй животного, осёдланного Самбором. Его панцирь бугрился выступами, как у винландского броненосца, но броня скрывала синего быка, присланного поморянину в подарок каким-то воином-чародеем из таинственной Кавы. Но ещё диковиннее были двухколёсные колесницы вождей клана Ранкен. Вожди и колесницы жадно поглощали одно и то же топливо – уисгебу.

– А своих как хоронят? – спрашивал Кромослав.

– Погребальный обычай чолдонцев отвратителен, – сказал конунг.

– Как? Так! – неучтиво перебил Самбор. – На вершине какого-нибудь холма собирают дрова, кладут наверх покойника…

– Чем же этот обычай плох, – начал Кромослав.

Самбор перебил и его:

– Потом его оставляют на пару-тройку неделек… А вот когда достигнет наибольшей расклёванности и вонючести, сжигают, а пеплом мажут друг другу патлы. Это если покойник был поважнее. А если попроще, дров полностью сжечь обычно недостаёт, так долго не ждут, и недосгнившее-недогоревшее кидают в реку.

– Собака обереги! – ужаснулся брусовский вождь. – Немудрено, что река у них нечистое место!

– Они вообще загаживают всё вокруг себя, поэтому и стойбище всё время переносят с места на место, – сказал мечник.

– Кстати, вон! – сказал Горм. – Смотри, Кромослав!

За поворотом долины, впереди и справа от волшебного замка открылся очередной холм, странно бугристый. Его уже привычно венчало кольцо расчленённых тел на копьях. Менее привычно, в середине этого кольца, на деревянном возвышении лежал под склонёнными древками с привязанными к ним хвостами коней мертвец в доспехах. Это зрелище подвинуло Самбора напеть:

– «Ещё наш не сложен костёр погребальный,
И хор в нашу честь не споёт,
А Даг уж торопит, возница астральный,
И рвётся Скинфакси в полёт.[306]

»

– Переврал, – Лютомысл целитель укоризненно покачал головой.

– Самбор-р лис мак Эр-р-рскин, рвётся Скин… кто? – спросил один из альбингов, не очень разборчивый из-за тарахтевшего под его седлом двигателя.

– Скинфакси, летучий конь Дага, – ответил поморянин.

– Кого?

Движимый чарами замок приблизился к холму. Возвышение окружали какие-то относительно светлые предметы. Присмотревшись, Буах опознал в них похабно распяленные нагие женские трупы с руками, отрубленными у локтей, и ногами, так же отсечёнными у колен.

– Не может быть! – Брусовский вождь направил на холм диоптр. – Кром, эта ещё живая!

Полотняный цвет Кромославова лица замечательно оттенили чёрные перья. Вождь выронил диоптр и, уподобясь вековому дубу под топором лесоруба, величественно выпал из седла.

– Да нет, поди, вор-р-роны в живот поналезли, вот и мер-рещится, – скептически сказал тот же альбинг, кто не знал имён рассветного бога и его коня.