Разбой

Заострённый конец чудовищных размеров резного бревна глубоко воткнулся в песок шагах в десяти от берега. Едва Немир выволок свою ношу на воздух, его сбил с ног громовой, удушающий, жаркий толчок ударной волны. За ним пришла и схлынула и настоящая волна ледяной воды.

– Я говорил, ложись! – откуда-то издалека сквозь продолжавшийся грохот повторил Самбор.

С трудом переведя дух, Немир приподнялся с мокрого песка, на котором валялись дохлые рыбы, обломки лодок, водоросли, примерно треть морского козла с тянувшимися к отступавшей воде внутренностями, и Рунольф на боку, одним сапогом и одной босой ногой к северу. Над гаванью висели, расплываясь и оседая, водяные облака, поднятые взрывами. На берег обрушилась новая волна, слегка не достав до Рунольфовых ног. Ученик корчмаря поднёс тыльную сторону руки к открытому рту турболётчика, проверяя дыхание. Что-то шатнулось на краю поля зрения – тотемный столб, вырезанный из исполинской кедровой сосны, раскрашенный, местами покрытый лаком, местами позолоченный, и стоймя сброшенный со стратонаоса, угрожающе покосился над наполовину засыпанным песком и листьями морской капусты гиропланом, напоминавшим полупришибленного и окривевшего дракончика – одна из посадочных фар в помятой зубастой личине лобового обтекателя погасла. Сверху, на зловеще нависшем над покалеченным «Кодором» столбе, две тануки с выпученными красными глазами, одна сверху, другая снизу, рвали надвое белую косатку. Лёжа на спине верхней тануки, медведь с разинутой пастью всеми четырьмя лапами чекрыжил поднимавшийся вверх малиновый уд, чуть выше покрывавшийся пятнами и шерстью и превращавшийся в боброудава[158], отгрызавшего мотню калану, которому одновременно выклёвывал крючковатым клювом глаз устремлённый вниз белоголовый орёл, держа в когтистых лапах позолоченный щит с чёрными закорючками. Непроизвольно плюнув через плечо, помощник корчмаря засунул Рунольфу пальцы в рот, проверяя, нет ли преграды дыханию, тот пребольно его укусил и содрогнулся в кашле.

– Почти все бомбы мимо, надо ж было одной накрыть токамак, – Самбор кое-как поднялся с сиденья, опасливо поглядывая на неустойчиво возносившееся над ним тёмновдохновлённое творение колошенских резчиков, драматически подсвеченное пламенами пожаров.

Снова раздалось мяуканье, на этот раз, многоголосое и полное до очередного комка в горле понятных боли и ужаса.

– Не мимо, ох, не мимо, – только и смог сказать Немир, глядя в сторону гавани, где из взмутнённых взрывами волн искалеченные и обезумевшие косатки начали выбрасываться на берег.

Глава девятая. Кашайская губа

Поднявшись к поверхности, Теиёми повернулась на бок, чтобы одним глазом окинуть небо. Над волнами, низко летели чайки, обожравшиеся дохлятиной. Их желудки переполняла смесь кусков рыбы (как подобало), дельфинов (что случалось), и жабоплавов с косатками, что было на грани случавшегося и неподобавшего. Сверххищник мог есть других хищников, а не наоборот. Мёртвой косатке следовало найти покой в таинственных глубинах, недоступных даже кашалотам и кракенам. С высоты, на чаек вяло, ради порядка, а не по необходимости, напал толстый и замедленный поморник. Чайки раздвинули строй, пропуская вдвое бо́льшую птицу, тяжесть в чьём набитом брюхе вынесла её почти к поверхности воды.

Из волн вынырнул Икке-победитель-кракена, щелкнул челюстями, и отхватил поморнику половину хвостового оперения – напомнить зарвавшейся и зажравшейся мелкой твари её место в круговороте питания. Снизу, блеск поверхности между средами омрачался тенями обломков, полузатонувших шлюпок, и других следов недавней жабоплавской неправильности. Правильно было помогать в беде тем, у кого есть имя (визгливые и бестолковые дельфины не в счёт), делиться добычей со стаей, и не убивать больше, чем сможешь съесть. Косаток и жабоплавов объединяло многое – и место на самом верху восходящей дуги пищевого круговорота, и имена, и умение совокупляться не только для продолжения рода, но и для приятности в общении. Но ни одна стая косаток никогда не поступила бы так с другой стаей, как жабоплавы Изогнутого-острова-китобоев – с жабоплавами Чугуана-покровителями-выдр и стаей косаток Теккуири-Менуика-младших-братьев-горбатых-китов. Теиёми слышала зовы едва половины стаи – остальные или погибли в заливе на севере, или там же выбросились на берег, следуя таинственному и страшному голосу древних четвероногих предков. Такого непорядка не случалось ни на недолгой памяти Теиёми, ни на памяти её родителей Пееруиа-ловца-летучих-рыб и Теикариа-ныряющей-глубоко. Даже вожак стаи, древний Рееккири-белая-тень-быстрый-охотник-сокрушитель-лодок, чья жизнь вот-вот готова была скатиться по пищевой дуге вниз, и тот вряд ли вспомнил бы чьё-либо столь неподобающее поведение.