Разбойничья злая луна

Два десятка метров пути доставили ему массу неприятных ощущений. Ровная утоптанная тропинка теперь горбилась, проваливалась, шла по синусоиде.

«Это мне кажется, – успокаивал себя Перстков. – Для других я иду прямо».

Пока боролся с тропинкой, не заметил, как добрался до домика. Синий деревянный коттеджик был искажён до неузнаваемости. Дырки в стене от выпавших сучков – исчезли. И чёрт бы с ними, с дырками, но теперь на их месте были глаза! Прозревшие доски с любопытством следили за приближающимся Николаем и как-то нехорошо перемигивались.

– Коля! – раздался испуганный крик жены. – Что это такое?

Из-за угла перекошенного коттеджа, держась тонкой лапкой за стену, выбралось кривобокое существо с лиловым лицом. Оно озиралось и что-то боязливо причитало.

Николай замер. Жена (а это, несомненно, была жена), увидев его, взвизгнула и опрометью бросилась за угол.

«Черт возьми! – в смятении подумал Николай. – Что ж у меня, на лбу написано, что я не в себе?»

Вбежав в коттедж, он застал жену лежащей ничком на полуопрокинутой, словно бы криво присевшей кровати.

– Вера… – сдавленно позвал он.

Существо глянуло на него, ойкнуло и снова зарылось носом в постель.

– Вера… Понимаешь, какое дело… Я… Со мной…

С каждым его словом лиловое лицо изумлённо приподнималось над подушкой. Потом оно повернулось к Николаю и широко раскрыло выразительные, хотя и неодинаковые по размеру глаза.

– Перстков, ты, что ли?

Растерявшись, Николай поглядел почему-то на свои пятнистые ладони. Сначала ему показалось, что вдоль каждого пальца идёт ряд белых пуговок. Присмотревшись, он понял, что это присоски. Как на щупальцах у кальмара.

– Господи, ну и рожа! – вырвалось у жены.

– На себя посмотри! – огрызнулся Николай – и существо, ахнув, бросилось к висящему между двумя окнами зеркалу.

Николай нечаянно занял хорошую позицию – ему удалось одновременно увидеть и лиловое лицо, и малиновое его отражение. Резанул душераздирающий высокий вопль – и лиловая асимметричная жена кинулась на поэта. Тот отпрыгнул, сразу не сообразив, что кидаются вовсе не на него, а в дверной проём…

Так кто из них двоих сумасшедший?

На отнимающихся ногах Николай пошёл по волнистому полу – к зеркалу. Что он ожидал там увидеть? Привычное свое отражение? Нет, конечно. Но чтобы такое!..

Глаза слиплись в подобие лежачей восьмёрки. Рот ороговел – безгубый рот рептилии. На месте худого кадыка висел кожистый дряблый зоб, сильно оттянутый книзу, потому что в нём что-то было – судя по очертаниям, половинка кирпича. Господи, ну и рожа!..

Николай схватился за кирпич и не обнаружил ни кирпича, ни зоба. Тонкая жилистая шея, прыгающий кадык… Вот оно что! Значит, осязанию тоже можно верить. Как и слуху…

Кое-как попав в дверь, Николай вывалился на природу. Небо над головой золотилось и зеленело. Жены видно не было. Откуда-то издали донесся её очередной взвизг. Надо понимать, ещё на что-то наткнулась…

* * *

Машинально перешагивая через мнимые пригорки и жестоко спотыкаясь о настоящие, Перстков одолел метров десять и, обессилев, прилёг под ивой, которая тут же принялась с ним заигрывать – норовила обнять длинными гибкими ветвями. На ветвях росли опять-таки глаза – томные, загадочные, восточные. Реяли также среди них алые листья странной формы. Эти, складываясь попарно, образовывали подобия полуоткрытых чувственных ртов. Николай был мгновенно ими испятнан.

– Ты, дура!.. – заверещал Перстков, вырываясь из нежных объятий. – Ты что делаешь!..

В соседнем домике кто-то всхрапнул, заворочался, низко пробормотал: «А ну, прекратить немедленно!..» – перевернулся, видно, с боку на бок, и над исковерканной турбазой «Тишина» раскатился раздольный баритональный храп.

Рискуя расшибиться, Николай побежал к коттеджу № 4. Комната была перекошена, как от зубной боли. На койке, упираясь огромными ступнями в стену, спал человек с двумя профилями.

– Гриша, Гриш!..

Спящий замычал.

– Гриша, проснись! – крикнул Николай.

Человек с двумя профилями спустил ноги на пол и сел на койке, не открывая глаз.

– Гриша!

Ведущий актёр ТЮЗа Григорий Чуский разлепил веки и непонимающе уставился на Персткова.

– Никола, – хрипловато спросил он, – кто это тебя так?

Затем глаза его раскрылись шире и обежали перекошенную комнату. Он посмотрел на хлебный нож, лезвие которого пустило в стол гранёные металлические отростки, на странный предмет, представляющий собой помесь пивной кружки с песочными часами, – и затряс профилями.

Потом вскочил и с грохотом устремился к выходу. Двери как не бывало – в стене зиял пролом, что тоже, несомненно, было обманом зрения, и Николай в этом очень быстро убедился, бросившись следом и налетев на косяк.

– Н-ни себе чего!.. – выдохнул где-то рядом Чуский. – И это что же, везде так?

– Везде! – крикнул Николай, отрывая руку с присосками от ушибленного лба.

– Н-ни себе чего!.. – повторил Чуский, озираясь.

Часть лица, примыкающая к его правому профилю, выглядела испуганной. Часть лица, примыкающая к его левому профилю, выражала изумление и даже любопытство.

– А как все вышло-то?

– Рыбу я ловил! – закричал Перстков. – Пока клевало – все нормально было. А подсёк…