Разбойничья злая луна

В таком-то вот угрюмом настроении и застал своего господина довольно быстро вернувшийся Ирва.

– Что? – нахмурился досточтимый.

– Альраза сейчас во дворце нет. Я отправил гонца к нему домой. Относительно же Шарлаха…

Досточтимый Тамзаа удивленно вскинул голову. Нет, без сомнения, его секретарь был каким-то дивом в своем роде. Неужели за то время, пока сановник прихлебывал вино и предавался мрачным размышлениям, Ирва ухитрился что-то разузнать о Шарлахе?..

– Да?

– Сегодня перед рассветом в такырах Талланы была разбита торговая каторга. Утром владелец остановил почтовик, идущий в Харву из тени Ар-Нау, и передал с ним жалобу.

– Глупец, – презрительно фыркнув, изронил сановник. – Теперь еще и судна лишится… А при чем здесь Шарлах?

– В жалобе сказано, что нападавшие шли на почтовой каторге. Насколько мне удалось выяснить, кроме Шарлаха, никто никогда не захватывал подобного судна. Кроме того, владелец прямо утверждает, что ограбил его именно Шарлах.

С этими словами Ирва наклонил голову и вручил досточтимому свиток с жалобой. Тот поспешно развернул его и уставился на корявую вязь. Несомненно, владелец ограбленного судна писал жалобу сам.

– Таллана… – хрипло сказал наконец досточтимый Тамзаа, вскидывая обезумевшие глаза. – Но это же совсем близко к Харве! Чего же ты мешкаешь?!

– Боевая каторга «Геккон» вот-вот должна выйти из южного порта, – ровным голосом известил Ирва.

Тамзаа недоверчиво, чуть ли не с суеверным страхом покосился на своего секретаря. Потом всмотрелся повнимательней и снова забеспокоился.

– Что-нибудь еще?

– Нет, – после секундного колебания ответил тот. – Но я бы на всякий случай послал в Зибру распоряжение нагрянуть в тень Ар-Кахирабы и в Турклу.

– Не понимаю.

– Ap-Maypa в своей жалобе утверждает, что мятежный караван направился к югу, – объяснил Ирва. – Значит, либо Пьяная тень, либо Туркла.

– Но ведь налет был четыре дня назад! За это время запросто можно побывать в Туркле и снова подняться к северу! – уже раздражаясь, бросил Тамзаа. – Что тебя смущает?

– Меня смущает отсутствие двух остальных кораблей, – бесстрастно ответил секретарь.

– Н-ну… – Досточтимый несколько замялся. – Шарлах мог продать их в той же Туркле и оставить себе одну только почтовую каторгу…

– Я бы на его месте постарался избавиться именно от почтовика, – задумчиво заметил Ирва.

– Да, но владелец-то утверждает, что ограбил его Шарлах, а не кто-нибудь иной!

– Да… – вновь поколебавшись, сказал секретарь. – Но, во-первых, владелец мог неправильно понять грабителей. А во-вторых, сами грабители часто называют шайку именем главаря.

– То есть ты хочешь сказать, что Шарлах разделил свои силы? – Сановник тревожно задумался. Потом решительно кивнул: – Ты прав. В любом случае вреда от этого не будет. Да и флот Зибры что-то застоялся в последнее время. Пусть сходят в Турклу и в Ар-Кахирабу. Такие походы только на пользу…

Не исключено, что рассудком Улькар повредился именно из-за бесконечных склок, в которые его втравили родственники жен. Во всяком случае, бессмертным он себя объявил сразу после того, как оба враждующих семейства подступили к нему с двух сторон, смиренно и настойчиво умоляя назвать наследника. На отцовский престол в будущем претендовали пятнадцатилетний Льяга, сын Ринад, и одиннадцатилетний Авл, сын Айют.

Добром это дело не кончилось – Улькар закусил удила. Его, победителя Кимира, ставили перед выбором! Его, можно сказать, хоронили заживо! И кто? Вчерашняя мелкая знать, поднявшаяся лишь потому, что древние роды Харвы сгинули в огне мятежа, опрометчиво приняв сторону Орейи Четвертого!

Уже утром следующего дня грянул указ о бессмертии государя. Возможно, Улькар решил таким образом раз и навсегда разрубить затянувшийся намертво узел дворцовых интриг. Действительно, какие могут быть наследники, если государь бессмертен? Досточтимый Сейта осмелился ужаснуться, и это стоило ему головы. Попытались воздействовать на Улькара через первосвященников. Результатом были разрушение храма Четырех Верблюдов и указ о божественной сущности государя. И жители Харвы притихли испуганно, тогда лишь сообразив, что правитель их безумен.

Тем не менее борьба за наследство продолжалась. Мало кто при дворе понимал слово «бессмертный» буквально. В большинстве своем сановники искренне полагали, что бессмертие государя есть некий символ Власти, не более. Тот же Орейя Четвертый, к примеру, именовался ослепительным, но ведь не светился же!