Разбойничья злая луна

Шорохи, потрескивания, два разговора на всё том же певучем и непонятном языке… Потом мелькнуло что‑то знакомое, но тут же пропало, потому что Ар‑Шарлахи, вздрогнув, сдвинул заклёпку до упора. Вернулся, пошарил… А как это ещё назвать? Конечно, пошарил… Наконец нащупал звук и поднёс устройство к уху.

— Вот с Кимиром разбирайся сам, — внятно произнёс мужской голос, забавно выпевая гласные. — Прекрасно ведь знаешь, что выхода на Гортку у нас нет и что никакого вмешательства в свои дела он не потерпит… — голос помолчал и добавил, кажется, усмехнувшись: — Гортка идёт по стопам Орейи Третьего и, видимо, тоже плохо кончит. Но не сейчас. Позже.

Секунду устройство потрескивало, а потом другой голос, резкий, сухой, неприятный и при этом удивительно знакомый, бросил, почти крикнул:

— Потеряна треть флота!..

— Но остальные‑то две трети целы, — резонно заметил первый собеседник — явно кто‑то из «разрисованных». — Стяни все силы к границе. Думаю, этого вполне хватит для сдерживания.

— А Пальмовая Дорога? — задохнулся второй, и Ар‑Шарлахи даже отпрянул, уставившись на устройство чуть ли не со страхом. Он понял наконец, кто это говорит.

— А что Пальмовая Дорога? Даже если Шарлах выжил после песчаной бури, второго такого же ополчения он собрать не сможет. Он потерял весь флот под Ар‑Нау.

Краем глаза уловив движение, Ар‑Шарлахи повернул голову. Алият сидела на ложе и, сведя брови, напряжённо слушала.

— Это бунтовщики! — проскрежетал второй. — И они должны понести заслуженную кару!..

— Всё! — решительно оборвал «разрисованный». — Прекращаем разговор. И в ближайшие дни постарайся меня не вызывать. Сейчас это опасно…

Снова послышались шумы, похожие на шорох песчинок в парусах. Несколько мгновений Ар‑Шарлахи слушал их, закусив губу, потом решился.

— Улькар! — позвал он, поднеся устройство к самым губам. — Улькар, ответь!..

Некоторое время черепашка шуршала. Он решил уже, что ответа не будет, когда встревоженный голос Улькара осведомился отрывисто:

— Кто говорит?

— Это Шарлах! — почувствовав удушье, Ар‑Шарлахи сгрёб и рванул на груди тонкую ткань рубахи. — Тот, кого ты послал к морю… Ты слышишь меня?

— Слышу. Продолжай.

— Я обманул тебя, Улькар! Я не знал тогда никакой дороги. Но сейчас я нашёл её, слышишь? — Ар‑Шарлахи сорвался на крик. — И я привезу тебе морской воды! Ты слышишь меня?..

На этот раз черепашка шуршала особенно долго. Улькар обдумывал услышанное.

— И что ты за это хочешь?

— Хочу, чтобы ты не трогал Пальмовую Дорогу. Пусть она остаётся твоей, но не трогай её! Никаких кар, никаких усмирений! Она и так уже достаточно потерпела…

— Ты ставишь трудное условие, — снова помедлив, надменно сказал Улькар.

— А других условий не будет! Только это…

— Верблюжьи храмы я всё равно разорю!..

— Разоряй хоть до основания! Людей не трогай!..

— Хорошо, — с отвращением бросил Улькар. — Будь по‑твоему. Но если хоть один оазис окажет сопротивление властям…

— Улькар… — злобно осклабившись, перебил Ар‑Шарлахи. — Когда я буду возвращаться с морской водой и услышу, что ты сжёг или вырезал хотя бы одну тень, я вылью воду на первом бархане.

Где‑то далеко-далеко на севере, в городе резного мрамора и перистой листвы, в обитых мрачными шелками покоях невысокий сухощавый человек с чёрными обводами вокруг безумных глаз замер после этих слов, оцепенел от бешенства.

— Дай мне подумать, — скрипуче вымолвил он наконец. — Завтра утром я тебе отвечу.

— Думай, — жёстко сказал Ар‑Шарлахи и выключил устройство.

Поднял голову и увидел испуганные огромные глаза Алият, показавшиеся ему особенно тёмными, настолько она была бледна.

— Ты… — беспомощно проговорила она и замолчала. Горестно покачала головой: — Не понимаю… Что ты за человек? Тебе что, Пальмовая Дорога дороже собственной жизни? Много ты от неё добра видел?

— Нет, — хмуро ответил он, задвигая полый металлический стержень в панцирь черепашки. — Вообще не видел… Просто зла я ей причинил куда больше, чем она мне…

В дверь каюты робко постучали.

— Подожди, — раздражённо бросил Ар‑Шарлахи. — Одеться дай… Что там у вас?

— Да собрались уже все, — послышался из‑за двери голос Айчи. — Вас ждут…

— Зачем? — спросил Ар‑Шарлахи, накидывая белый балахон, испятнанный засохшей кровью Кахираба, и заправляя повязку.

— Так ведь… совет же… Вчера‑то так ничего и не решили…

Ар‑Шарлахи рванул дверь, заставив Айчу отшатнуться.

— Совет? Никакого совета не будет. Я уже всё решил сам. Идём к морю.

Айча моргал.

— Да, но… Люди‑то…

— Правила мои ты знаешь, — глядя ему в глаза, раздельно проговорил Ар‑Шарлахи. — Кто не хочет идти на корабле, пойдёт пешком. Если кто забыл — иди и напомни.

* * *

Весь день прямо в рог «Самуму» тянул ровный крепкий ветер. Пришлось лавировать. Серебристые трубы справа по борту то придвигались почти вплотную, то уходили к горизонту, снова обращаясь в двойную сияющую нить. К вечеру команда устала и измоталась окончательно, но это, возможно, было даже и к лучшему. Когда сил хватает только на то, чтобы добраться до ложа или до гамака, тут уж не до разговоров. И всё-таки недовольство не утихало.