Разбойничий тракт

Сотня расположилась на просторной лужайке, одним боком прилегавшей к берегу Сены, а другим упиравшейся в корявый лесок, за которым розовели дома. Когда-то на этом месте было болото, но парижане путем множества сточных канавок осушили его и даже разметили под новые постройки, хотя земля и оставалось влажной. Фуршатам не потребовалось забивать колышки, они вокруг торчали во множестве. Друзья остановились у ставки сотника, отмеченной воткнутой в землю пикой с конским крашеным хвостом. Дарган соскочил с седла, бросив поводья подружке, подошел к наспех собранному угощению, состоящему из кусков хлеба с сыром и жареным мясом, разложенных на подстилке. Дядюка Назар возлежал на мохнатой бурке, свернутой в тугой валик. Заметив прибывших, он зыркнул на них черными глазами из-под завитков смоляной папахи.

– А вот и Даргашка объявился, наш дорогой висельник, – радостно воскликнул он, призывая окруживших его казаков обратить внимание на столь важное событие. – Оклемался от царской милости, родственничек?

– Я не дюже и волновался, – ухмыльнулся Дарган. – Если бы в комендатуре удумали что серьезное, то ни в жисть не отпустили бы.

– А чего же ты дожидался-то, удумают или не удумают. Надо было укорачивать черкеску да барсом прыгать на холку любому коню, – подмигнул друг сотника подъесаул Ряднов.

– А мамзельку куда? Разве что с моста и в Сену, как донской казак Стенька Разин персидскую княжну, – догадался сотник. – Из-за этой барышни ты и отдался в руки патрулям. Так, Даргашка?

Дарган покосился на невесту, на полную добра сакву и промолчал. Ему не терпелось получить бумаги и покинуть расположение сотни. Ко всему прочему, было неудобно чувствовать себя провинившимся не по ратному делу, а по бабьему, на которое, случись оно в России, никто бы и внимания особого не обратил. Но у станичников мнение было свое, они знали характер нарушителя. Никто из казаков и в мыслях не допускал, что Дарган без боя мог поддаться гусарам, пусть даже из-за бабы.

Поставив на подстилку еще одну кружку, дядюка Назар указал на место подле себя и предложил:

– Располагайся. Награды отметим да и победу над Наполеоном. Выпьем за то, чтобы эти мусью навсегда забыли дорогу в наши края. А слыхал, Даргашка, что царь-батюшка произвел атамана Платова в генералы и пожаловал ему титул графа?

– Откуда, – нахмурился Дарган. – Я ж в дорогу уехал собираться.

– Аглицкий король пригласил донца к себе в гости, – добавил кто-то из казаков. – Обещал наградить орденом и вручить рыцарский меч. А донцы решили отлить атаману памятник и установить его в Новочеркасске.

– Вот как воевать надо, а ты все больше по бабам.

– Дайте приткнуться и Гонтарю, чтобы не толокся вокруг да около, – позаботился подъесаул.

Гонтарь тут же нырнул между казаками, потянулся было рукой к куску жареного мяса, но сразу отдернул ее, уловив негласный запрет старых вояк. Дарган снова покосился на девушку, на переметную суму.

– Дорога у нас дальняя, успеть бы дотемна до какого ночлега добраться, – он проглотил слюну. – Дядюка Назар, я к тебе за бумагами и за пропуском. Не держал бы ты нас.

– Стало быть, Наполеона помянуть не желаешь? – уставился на него сотник, соображая, что без молодой жены родственник пировать не сядет. Но женщине за мужским столом места не предусматривалось, таков уж обычай.

– Сколько этих наполеонов было и будет, – упрямо нагнул голову Дарган. – Отпускай, дядюка Назар, невместно мне тут торчать.

– Ты ж не украл, не сразбойничал, – сотник пригладил черные усы, подумал, что с расставанием, как с похоронами, затягивать не след. – Твоя воля. Гонтарь, наложи ему в сакву провианту да набери отряд и проводи дружка до выезда из Парижа. – Он вскочил на ноги, обнял молодого станичника, три раза поцеловал. – Но кружку чихиря ты все же осуши. За победу.

– А вторую на дорожку и за здравие тех, кто остается нести службу, – наполняя объемистую чапуру чихирем, подхватил подъесаул Ряднов.

– А французским сладким каором из ихнего города Каор ты закусишь, Бог любит троицу, – добавил Черноус и шустро отыскал походную фляжку. – Да и с собой плеснем, не жалко.