Разбойник

И вот он явился к врачу, который показался ему человеком доброго нрава. Но и сам разбойник был само добронравие. По крайней мере, теперь, в кабинете у доктора. В приёмной долго ждать не пришлось. Там ожидали очереди несколько мужчин и женщин. И ещё какая-то девушка. С вопросом, не он ли тот самый разбойник в общеизвестном шарфе, в приёмную вдруг вступила служанка врача. Он ответил утвердительно, на что служанка сказала: «Тогда пройдите, пожалуйста». Он отложил журнал, который читал в ожидании приёма, и быстрыми шагами заторопился в покои с высокими сводами, где сидел господин доктор, и сказал: «Признаюсь перед вами без обиняков, что время от времени ощущаю себя девушкой». Он сделал паузу после этой фразы, чтобы услышать, что на это скажет доктор. Но тот всего лишь тихо обронил: «Продолжайте». Разбойник разъяснил: «Возможно, вы ожидали, что я приду. Прежде всего я прошу, чтобы вы думали обо мне как об очень бедном человеке. По вашему лицу я вижу, что это не имеет большого значения, ну так узнайте, глубокоуважаемый господин врач, что я твёрдо верю в то, что я не менее мужчина, нежели любой другой, но вот только зачастую, т. е. раньше никогда, только в самое последнее время, мне кажется, что я не чувствую в себе кипения, струения и выплёскивания жажды борьбы или тяги к захвату собственности. Во всём прочем я считаю себя хорошим бравым мужчиной, мужчиной во всех отношениях нужным и полезным. Я трудолюбив, хотя в последнее время не очень трудоспособен. Ваше спокойствие подталкивает меня довериться вам ещё в одном пункте. Я думаю, во мне, возможно, всё ещё жив ребёнок, мальчишка. Наверное, я внутренне слишком весело устроен, из чего можно сделать далекоидущие выводы. Я не раз почёл себя за девушку, поймав себя на удовольствии от начищивания обуви и потому, что мне по душе домашние хлопоты. Случалось, я не мог жить, чтобы собственноручно не зашить себе разорванного костюма. И ещё я всегда сам топлю печку зимой, как будто это само собой разумеется. Но я, конечно, всё-таки не настоящая девушка. Позвольте мне, пожалуйста, одну минуточку подумать над всеми обстоятельствами. Прежде всего приходит в голову, что вопрос о том, не девушка ли я, ни разу не обеспокоил меня, не вывел из гражданского самообладания и не причинил страданий. Я пришёл, вовсе не чтобы жаловаться на несчастливость, хочу это подчеркнуть, поскольку не чувствую половой обеспокоенности или мучений. Мне всегда доставало самых простых способов, чтобы освобождаться от соответственного давления. Удивительно, т. е. важно для меня было понять о себе, что мысль служить кому-нибудь погружает меня в состояние приятного возбуждения. Эта особенность темперамента, естественно, не объясняет всего. Я неоднократно задавался вопросом, какие обстоятельства, взаимоотношения и воздействия имеют для меня решающее значение, но не нашёл определённого ответа. В особенности виртуозы игры на фортепиано оказались на проверку моими врагами, хотя я, конечно, не представляю себе, как так получилось. Мне постоянно, т. е. нет, не совсем так, по большей части только в последнее время, как будто я как раз в это самое последнее время в некотором роде выбрался из глубин бессознательности, приходится противостоять своеобразному стремлению подчиниться кому-нибудь, женщине ли, мужчине ли. Если судить поверхностно, я обладаю абсолютным здоровьем. Кроме как по поводу последствий детской шалости, приведшей к шраму на лице, я ни разу не был у врача, но поскольку я никогда не испытывал неодолимой тяги к проведению ночей с женщинами, я сказал себе, что поищу, наконец, совета у врача, и снова прошу вас проявить капельку терпения, пока я соберусь с мыслями, поскольку хочу избежать безотносительных к делу подробностей, вы ведь понимаете, как сложно объясниться перед лицом чистой необъяснимости. Я человек такого рода, что меня можно направить куда угодно, например, в шахту, на рудники или на вершину горы, в шикарный особняк или нищую лачугу. Я исполнен всеприятия, которое, конечно, легко спутать с равнодушием, с недостатком интереса. Я со всех сторон подвергаюсь упрёкам. Упрёки словно превратились в ложе, на котором я простираюсь, что, возможно, есть большая несправедливость с моей стороны, но я говорю себе, что должен располагаться поудобнее, поскольку позже могут навалиться многочисленные неудобства, к которым я должен быть готов. В каком-то смысле, дорогой господин доктор, я способен на всё, что только можно придумать, и, может быть, моя болезнь состоит именно в излишке любви. Я обладаю устрашающе огромным фондом любовной силы, и всякий раз, выходя на улицу, начинаю влюбляться во что-то, в кого-то, и потому считаюсь везде и повсюду человеком бесхарактерным, над чем прошу вас несколько посмеяться. Благодарю за серьёзное лицо, которое вы, тем не менее, сохраняете, и заверяю вас, что когда я нахожусь дома и погружён в занятие, требующее напряжения ума, то всё остальное, вся эта любовь к миру и людям, оказывается мне приятно далека. Мой характер главным образом подталкивает меня к полюбовности человеческих отношений, к готовности прийти на помощь и проч. На днях я с обескураживающей услужливостью донёс до дому сетку молодого картофеля женщине из мелкомещанских кругов. Она была и сама вполне в состоянии нести эту сетку. Но таков я есть: само моё существо, как я обнаружил, временами ищет матери, учительницы, т. е. лучше сказать, неприступной особы, богини. Иногда я нахожу богиню во мгновение ока, а иногда приходится долго ждать, пока удастся представить себе, т. е. найти светлый и вызывающий приязнь образ и ощутить на себе его власть. Чтобы достичь человеческого счастья, я обязательно должен сплести какую-нибудь историю, в которой та или иная особа имеет со мной дело, причём я играю подлежащую, послушную, жертвенную, поднадзорную, опекаемую роль. Конечно, это далеко не всё, но достаточно, чтобы в общих чертах набросать картину. Из этого многие люди заключают, что я ужасно легко поддаюсь обработке, прямо-таки дрессировке, но эти люди заблуждаются. Потому что если кто-нибудь пытается играть со мной в хозяина, что-то во мне начинает смеяться, лукавить, и тогда уже прощай, уважение, и из моей обманчивой приниженности восстаёт превосходство, которое я не попираю, если уж оно заявило о себе. Присущее мне ребячество совершенно не желает оставаться в тени, но временами жаждет некоторого поучительства. Таким образом, я поставил вас в известность о некотором противоречии, и мальчишка во мне очень часто ведёт себя невоспитанно, что, разумеется, доставляет мне удовольствие, но при всех этих разветвлениях личности я люблю одну девушку, причём чисто и от всего сердца, сильно, но нежно, так, как и надлежит хорошему человеку, но мои чувства при этом не совсем спокойны, и по этому поводу я впадаю перед нею в бессилие. Этого бессилия я ни в коей мере не признаю, т. е. для меня оно не играет ни малейшей роли, и тем не менее имеет некоторый вес и является решающим, и опять же ничего не решает, но даже это обстоятельство не делает меня несчастным.» «Оставьте всё так, как есть, живите дальше, как жили до сих пор. Ведь вы, кажется, отлично себя знаете и отлично уживаетесь с собой», — сказал доктор, поднимаясь с места. После этого он пригласил разбойника к разговору на другие темы, сказал, что рад был знакомству, и пригласил его время от времени заходить, проводил через библиотеку и предложил выбрать себе книжку с условием возвращения по прочтении. Когда разбойник спросил, сколько он должен за доставленное беспокойство, доктор ответил: «Ах, о чём вы говорите». Но о чём же говорили две девушки в зеркальном зале? Хорошо, что мы про это вспомнили.