При последнем слове, у Гаврилы Антоновича письмо выпало из рук; он затрясся, побледнел и уселся на стул. Другие присутствующее были в таком же положении, а с племянницей его, Ириной, сделалась истерика. Она тут только поняла, с кем она встретилась и кто поцеловал её. через несколько минут, мало-помалу, все пришли в себя, хозяин сумел успокоить своих домашних и, как ходили после слухи, он исполнил требование разбойника.
Вследствие всего этого, на место этой истории прибыл Бронницкий исправник, которому фабрикант передал, как было дело. Собраны были старосты окрестных селений и объяснили исправнику, что Чуркина они не знают, и шляется ли он по окрестностям, им неизвестно.
Вскоре затем, становому приставу Павловского посада было дано знать, что Чуркин, из Бронницкого уезда, перебрался по железной дороге в Орехово-Зуево. Эти сведения подтвердил и один арестант – Жарков. Пристав поверил этим слухам, быстро собрался в дорогу, взяв с собою двух сотских и упомянутого арестанта.
В 11-м часу ночи, пристав прибыл в Зуево, отыскал полицейского чиновника и сказал ему:
– Мне нужно ваше содействие в поимке разбойника Чуркина, который пребывает здесь у вас.
– Так ли? Не ошибаетесь ли вы?
– Верно вам говорю.
– Скажите, пожалуйста, у кого?
– А вот, пойдёмте, я укажу вам.
Полицейские взяли с собою местных сотских и ночных сторожей, подошли, по указанию арестанта Жаркова, к ночлежному дому Николая Калашникова, окружили его со всех сторон и с двумя местными жандармами вошли в дом.
Ночлежников на этот раз было довольно много. Обыск был сделан самый тщательный: осмотрели двор, чердак и даже подполье, опросили всех ночлежников, кто они и откуда, но никого из них задержать не смогли, так как у каждого был паспорт.
– Чуркина вы знаете? – обратился к ним приставь.
– Слыхали, а знать – не знаем, были ответы.
Полицейские уехали, миновала ночь, а на утра всё Зуево говорило, что Чуркин во время обыска действительно находился в ночлежном доме и сидел в печке, которую осмотреть не догадались.
Вскоре затем, Богородскому исправнику случайно попалась в руки телеграмма из Нижнего-Новгорода, поданная там какой-то Екатериной Антиповой в деревню Горы, Богородского уезда, на имя крестьянина Тараса Антонова, в которой говорилось: «Вася просит товару. Вышлите или сами приезжайте». Исправник, заручившись таким документом, отправился в деревню Горы, где узнал, что Тарас Антонов друг и приятель с Иваном Сергеевым, есаулом Чуркина и занимается сбытом фальшивых денег. На этом основании, исправник предположил, что Чуркин уехал в Нижний, где и хлопочет о сбыте фальшивых кредитных денег, фабрикуемых Иваном Сергеевым, о чем и донёс губернатору.
Находившийся в тюрьме арестант Новиков вызвал к себе исправника и объяснил ему, что паспорт, найденный при нем, есть фальшивый и ему не принадлежит.
– Чей же он? – спросил исправник.
– Чуркин для себя его выправил.
– Где?
– На Хитров рынок за ним посылал.
– Что ж, других паспортов при нем нет?
– Как не быть? Много; у него есть паспорт, в котором он числится турецким подданным.
– Где же он взял его?
– Из Кишинева, ему передали.
«Вот и поймай его», – подумал исправник, выходя из тюрьмы.
Губернатор, получив от исправника донесение о его предположении, что Чуркин уехал в Нижний, дал ему распоряжение отправиться туда и, во что бы то ни стало, схватить разбойника.
Исправник уехал. В уезде не было никаких слухов о появлении где-либо разбойников; только говорили, что с каждым днём фальшивых кредиток появлялось всё более и более.
К приставу 1-го стана, однажды вечером, является крестьянин из села Хотеич, Еремей Ермолаев, и говорит ему:
– Ваше благородие, я к вам с находкой пришел.
– С какой это такой? – спросил пристав.
– Если угодно, взгляните, она здесь, у моего сына Ивана.
– Позови его сюда!
Вошёл Иван, неся с собою что-то тяжёлое., завёрнутое в тряпку, и положил на стол.
– Разверни, посмотрим!
Иван развернул. Находка поразила пристава: это была медная доска для выделывания фальшивых кредитных билетов трёхрублевого достоинства.
– Где вы её взяли?
– Жена моя около дома на задворках нашла.
– Когда это было?
– Вчера, днём.
– Откуда взялась эта доска?
– Мы не знаем; верно, бросил кто-нибудь.
Разглядывая доску, становой увидал, что она ещё не была в употреблении, так как номера на ней вырезано не было. Не успел ещё пристав расспросить подробно у мужичка обстоятельств находки, как в квартиру его вошел сотский и сказал:
– Ваше благородие, пожалуйте в Запонорье, арестанта важного там поймали!