Разбойница

Алекс надменно оглядел хозяина: торчащие в хохоте редкие зубы, всклокоченные рожками кудри, вытаращенные глаза... Впрочем, Сурен был не прост: откуда, например, просёк, что Алекс мореман — ничего специфически морского в нем не было, а тельняшка не видна.

— Извини... прощались, — пояснила я.

Сурен снова дико захохотал.

— Выпить у тебя ничего нету?

— К сожалению, есть! — он снова добродушно загоготал.

— Я за рулём! — чопорно произнес гость.

— А тебе никто и не предлагает! — стал хамить Сурен. Алекс демонстративно сел.

В результате мы заснули среди дня на узком мальчишечьем топчане, где с трудом помещался костлявый Сурен. Оба они свисали по краям как гроздья, при этом мёртвой хваткой впившись в меня, как раки в утопленницу.

Проснулась я на рассвете, почувствовав, что снизу в меня проскальзывает что-то лишнее, проскальзывает и проскальзывает — когда же будет всё? Сжавшись, обхватила любознательно: температура не Алекса, да и заполненность чрезмерная — такой не помню давно. Вот так вот! Дружба дружбой, а... Стала слегка сползать с этого орудия казни, но он тут же настиг меня и прошёл даже дальше! Закинув руку, зажала тыльной стороной ему губы: «Тс-с! Только тихо!» Было очень азартно модулировать храп Алекса: он всхрапывал в ритме тряски! Не выдержав, мы заржали. Хозяин вытянул свой огромный, но почти ледяной струмент и ушёл в первую комнату, мастерскую-кухню. Всё-таки дружба победила!

— М-м? — вопросительно произнес Алекс и, не просыпаясь, стал медленно разжимать мои внутренности своим термометром... Так! А теперь проверим, какова температура тела, не померла ли за ночь?.. О! Не померла! Жива, оказывается! И любит, оказывается, некоторые виды спорта: отчаянное вползание вверх по намыленному шесту и отчаянное соскальзывание к его основанию — и, оказывается, можно успеть от конца к основанию за секунду, за сотую секунды! И каждое соскальзывание всё быстрей, и уже кол почти в горле — чуть прорывается дыхание, тяжким хрипом! И снова — судя по дрожи, в последний раз — карабкаешься вверх... и соскальзываешь... Все! Всем стоять! Минуту-полторы! И кто за это время шевельнет хоть членом, загрызу!

Храп! Отлично. Приёмно-сдаточный акт состоялся.

Сощурившись, я вышла на свет, к огромным, во всю стену, стеклам. Сурен, на сегодня выбравший для лица чёрно-фиолетовый цвет, что-то варил в цинковом бельевом баке, туго размешивая палкой и напряжённо морщась.

— Что варим? — бодро спросила я.

— Белену! — прохрипел Сурен и дико заржал. — Хлебнёшь? — он зачерпнул мятой кружкой тёмно-жёлтую жидкость.

— Ну как?

— ...Слабовата!.. — проговорила я, стукнув кружкой.

— Точно? Добавим! — Сурен стал сыпать в варево сушёные листья.

Алекс, отодвинув рукой полог, закрывающий спальню, она же фотолаборатория, изумлённо взирал на наш завтрак.

Он мало что соображал, видно считая, что оказался уже в аду, Сурен, тёмно-фиолетовый, с торчащими чёрными зубами, с вытаращенными красными глазами, мало чем отличался от чёрта.

— Белены? — он протянул Алексу кружку. Тот безвольно выпил.

— Где мы?

— В аду! — я грозно сверкнула очами.

— А чё — здесь неплохо! — проговорил Александр. Продолжая хохотать, Сурен сверху глядел, как мы спускаемся к лифту.

— Ну ты, орда! (По сравнению с «тундрой» это был явный комплимент.) Одна как-нибудь заходи — без этого!

Алекс попытался вскинуть голову надменно.

— И ты заходи! И с девушками обязательно! Все равно все девушки потом сами ко мне приходят! — дикий хохот заполнил всю лестницу. Зажмурившись, мы вышли на воздух.

— Ну, у тебя и друзья! — выговорил Алекс.

— Такая я несчастная! — вздохнула я. Мы сели в машину.

— Смотри, ключи торчали — и ничего! — обрадовался он. Мотор бодро заработал.

— Неплохой, вообще, парень — этот Сурен! — задумчиво произнёс он.

— Ну! — воскликнула я.

Мы медленно ехали.

— А что там по телефону плела... будто тебя мафия украла?

Точно рассчитанный звонок: если уж я такой бред несу!..

— А я тогда скажу, что меня в КГБ допрашивали! — он радостно захохотал.

— Умно! — одобрила я.

Мы остановились у красного: снова на том же перекрёстке, правда — сутки спустя.

— Всё самое святое оболгали! — довольно произнёс он. — Ну и что? Всё равно будет продолжать?

— Конечно! — вдохнула, прижавшись, я. Светофор позеленел, но Алекс медлил.

— А... что делать! — проговорил он. — Говорят, и стальной нарком приказать своему сердцу не мог! Языком владеешь?

— Салю, мон мину! — положив грудь ему на локоть, зашептала я. — Са серэ сенпа де та пар де ме пропозб ен флют де шампань? Реске тю ан транс? Т’а фрит? Са бум? Т’е фор т’а ен кор па маль лю ту. Си он пассэ келькетам ансамбль? Юн бонн иде, неспа?

Мы рванули вперёд. И снова Зверинская промелькнула сбоку лёгким воспоминанием.

Перелетев два моста, мы подъехали к огромному дому с колоннами, бывшему когда-то оплотом реакции в этом районе, а ныне расхватанному победителями — целых восемь вывесок слепили поднимающегося на крыльцо... какая же наша? Видимо, «Балтиктур»?