...Я говорю обо всём с насмешкой, потому как иначе сойдёшь с ума. Вернувшись из больницы (дождавшись в приемной его диагноза — обширный инфаркт), я напилась (не обращая внимания на Аггея, да и он меня как-то не замечал) и провела остаток ночи, лаская унитаз, вспоминая далекое счастливое плавание.
— Вот! Пусть опять висит! Дыры (от пуль) заштопала! — я повесила перед страдальцем Топотуна.
Паншин пошевелил потным лбом, изображая благодарность.
— Опять тут посетители! — зашамкала нянечка. — Больной тяжёлый — только близкие!.. Жена запретила кого попало пускать!
— Жена? — меня качнуло, я ухватилась за трубочки, льющие ему в нос последнюю надежду, но, к счастью, не выдернула их. — ...Но я же похоронила её вот этими руками!?
— Вот — и как раз она идёт! — мстительно проговорила нянечка.
Приближались тяжёлые шаги! Скрипнула дверь... и вошла обычная женщина... скорее европейского типа, в отличие от покойницы — измождённая блондинка.
— Здравствуйте, — заговорила она с каким-то балтийским акцентом, — Меня зовут Эльза.
Вот мы и встретились, Эльза... глиняная голова!
— Последние годы, к сошалению, меня мало пыло с ним... но теперь я ош-шень постараюсь, чтобы меня было много!
Я посмотрела на нее...
Когда уж — «теперь»-то?
Выходя, я в последний раз обернулась и увидела глаз Саши, вытаращенный, но гордый: «Ты уж думала, что я покойник, а я ещё вон какое учудил!»
И это ещё не всё, что он учудил!
Собираясь на похороны, я сначала хотела одеться во всё чёрное, но потом, усмехнувшись, решила надеть лишь чёрную юбку: он бы оценил — именно нижняя часть тела в особенном горе. Он бы ухмыльнулся: «Ты как всегда!» Не уверена, что он сможет это сделать, но возможности повеселиться напоследок его не стоит лишать!
Я спустилась по лестнице, автоматически сунула ручку в ящик — теперь-то зачем? — и неожиданно вытащила оттуда его «завещание»: «...а тот мой китель, который, помнишь, ты окровянила, снеси в химчистку и дай потом поносить младшему, а если не получится, — старшему, а если не получится — продай и раздай им денег...»
И в такой стилистике до конца!.. Чушь какая-то! Тьфу! Сумел уйти, сопровождаемый чувством глубокого возмущения!.. Так и надо, наверное, делать...
Помню, уже поглядев на него в палате мёртвого, я сошла по лестнице, ничего не видя, протянула в окошечко гардероба номерок и вдруг вздрогнула от страшно знакомого голоса.
— Я сказал: без мешочка обувь не возьму! Должны же быть какие-то принципы!..
Господи! Игорь, мой муж! Вот где он оказался в «процессе исканий»!.. Спасибо, Господи, что меня спас от него!
А на кладбище всё было другим! Вроде совсем немного времени прошло с наших последних похорон, а буквально всё растаяло и расцвело!
Почки с веток торчали во все стороны, набухшие и клейкие, как женские соски.
Имея свой роскошный мраморный склеп неподалёку, Алекс с присущим ему упрямством (или, наоборот, добросовестностью) решил прилечь к Вергазовой, — своей восточной жене. Мне, кстати, это абсолютно до фени! Траур у меня только на нижнюю часть (все заметили). А вот Эльзе, наверное, обидно — тем более она старше!
А нам татарам все равно — что е...ь, что е...ых оттаскивать! Рябчук тёплой рукой сунул мне плоскую фляжку, и я время от времени пригубляла, зябко кутаясь в шаль.
— Он жениться на мне обещал! — прямо в ухо всхлипнула Тома.
«...Может, ещё и женится», — чуть не сказала я.
Народу была туча. В чёрном — моряки, старые и, что важно, молодые. О, заметила капитана Витю, на котором мы приплыли сюда, но держался он ближе к Эльзе и мне весьма сдержанно кивнул. Впрочем, делать двусмысленные жесты на кладбище, наверное, и не положено?
Выходили адмиралы и штатские, говорили речи, потом была пальба.
Ечкин, тощий как палка, с ужасом смотрел в страшную яму, в которую вот-вот падать и ему. Рыдали сыновья-братовья.
И лишь Алекс, как всегда, держался отлично, лучше всех!
Капитан Витя, коротко глянув на меня, увел в обнимку Эльзу с какой-то родней. Я понимала, что мне делать там нечего.
Впрочем, с Эльзой мы пережили вместе такое! На кладбище, лишь увидев меня, она подошла, и мы поцеловались. А теперь...
— Ну, ты с нами, что ли? — пробасил Несват.
Мы выпивали в «палаццо» за теми же столами, за которыми недавно принимали цвет дворянства... Я вспомнила:
— А вот представительница древнейшей профессии... тьфу, семьи, Алла Горлицына!
Помню, как Алекс шарахнулся!
Я засмеялась. Все с удивлением смотрели на меня.
А совсем недавно мы тут же справляли мою свадьбу. Папа Турандаевскии прыжком оленя снёс четыре стола и очень гордился...
Вряд ли брак этот теперь имеет большой смысл.
В зале суда (сняв фату, но оставив белое платье) я прилежно сидела с Артуром все дни, и мы старательно терли глаза, как бы переживая за папу Аггея!..
Результат: приговор самый гуманный — лишь «За избиение гражданки Турандаевской», впоследствии раскаявшейся и ставшей нежной супругой. Три года в общем режиме... Нормально, за такое.
Как Паншин хотел! И с того света он правил нами! И опять своего добился!
Правда, при прощании Аггей шипел, что я фактически отдавалась адвокату взглядом!
...Может быть. Точно не помню.