Разбор полетов

Сказать, что он был взбешен, — этого было мало. Какая-то паршивая сошка, бюрократический заусенец, задолжавший ему сорок штук, велел ему — ему, Валерию Нестеренко, вернуться в Рыкове. Вместо ночного казино он был вынужден трястись в электричке — славное занятие, все равно что парашу мыть, и вдобавок под ложечкой Нестеренко ощутимо посасывало от голода. По понятиям, этот чиновник должен был сидеть под дверью аэровокзала, как собака, ждущая возвращения хозяина, и в пасти держать тапочки. И где он? Ушел на променад!

«Ну погоди, фраер, — подумал Нестеренко, спрыгивая на стремительно остывающий бетон, — ты мне сорок штук был должен, теперь будешь должен шестьдесят».

На летном поле было тихо и пусто. Где-то в дальнем конце повизгивал прогреваемый двигатель: упорядоченными красными звездочками убегала вдаль взлетная полоса.

Нестеренко добрался до конца административного здания и оглянулся. Да где же эти двое лохов? Сазан вспомнил, что чуть подальше, за ангаром, есть стоянка служебных машин и что Глуза машину свою оставляет именно там. Может, они сидят в тачке?

Конспираторы проклятые, полагают, что в кабинете их подслушают! Сазан пошел вдоль забора, по привычке оставаясь в тени и осторожно ступая по скошенной, пахучей траве. Запоздалый самолет вырулил на дорожку и взлетел, мигнув зеленым огоньком. Двигатели смолкли. Бетонное полотно лежало в ночи огромной белой простыней. В тишине было слышно, как в скошенной траве стараются цикады.

И в этот момент странное чувство овладело бандитом. Запоздалое бешенство сменилось тревогой: какой-то встроенный в мозг бандита радар посылал непрерывный сигнал «СОС».

Глуза и Воронков ушли гулять минут двадцать назад — неужели они до сих пор не вернулись?

Среди шиферных ангаров и безбрежных взлетных полос Сазан вдруг почувствовал себя зайцем, на которого идет охота. Нестеренко потряс головой, — это было глупо, это был его аэропорт, и вообще он мог вернуться в тепло кабинета и подождать, пока Глуза и Воронков нагуляются, но чувство опасности не проходило.

Однажды знакомый врач Сазана рассказал ему странную вещь: он сказал, что в минуту опасности в кровь вбрасывается не только адреналин. То есть адреналин вырабатывается всегда, но у некоторых людей, особенно тех, что к опасности привыкли, какой-то кусочек мозга — гипофиз или иное мудреное слово — начинает выбрасывать в мозг особые гормоны, эндорфины, и такой человек получает от опасности кайф, как другие получают кайф от наркотиков. И именно поэтому такие люди ищут опасность там, где другие бегут от нее: они просто физиологически отличны от серого большинства, они пьют риск так, как другие пьют водку.

И сейчас Сазан чувствовал, как приятная радость охоты овладевает им. Глаза видели четче, уши слышали уже не шорох травы, а шелест отдельных травинок, движения его внезапно стали мягкими и осторожными, как у тигра на охоте. Сазан выдернул из-под мышки теплый, нагретый телом «макар».Стараясь держаться в тени, Нестеренко перешел ворота и пошел вдоль забора дальше, туда, где за сбившимися в кучу автопогрузчиками начиналась площадка для служебных автомобилей. Сазан поднырнул под брюхо грузового АНа и немедленно увидел то, чего боялся: поперек рулежной дорожки, закрыв своим телом один из синих огоньков, лежал человек в дачных с пузырями брюках и белой рубашке, и в его немигающих глазах отражалось небо, полеты в котором он регулировал.

Сазан замер.

— Валерий Игоревич!

Сазан обернулся.

На фоне подсвеченной синим дорожки отчетливо выделялся силуэт Миши Ивкина с подвешенной на перевязи рукой.

Тень у соседнего ангара шевельнулась: там, где обычный человек увидел бы только пятно тьмы, Сазан разглядел мгновенный взблеск света на матовой поверхности автоматного ствола.

Сазан вынырнул из-под АНа, хватая мальчишку за плечо. От ангара донесся невнятный шорох. Сазан толкнул мальчика и бросился ничком на траву. Что-то весело свистнуло в вышине, и тут же автоматная очередь сыграла гамму на стальном передке выдвижного трапа. Звука выстрелов слышно не было — только легкое чавканье газов, вырывающихся из глушителя, и цоканье крошечных свинцовых копытец о металл трапа.

— А-а! — закричал Ивкин. — Видимо, в падении он задел сломанную руку. Нестеренко зажал ему рот:

— Не ори! Лежи мышью!

Сазан перекатился вбок, выстрелил два раза, не особенно целясь, и тут же кувырнулся еще. Автоматная очередь взбила фонтанчики на газоне, где он только что лежал. Сазан выстрелил на звук — в мертвой тишине ночного аэродрома хлопки глушителя звучали довольно громко, кто-то вскрикнул, Миша Ивкин позади затрепыхался и пополз под трап. Сазан не испытывал большого желания состязаться с одной обоймой против двух рожков, и стрелял он больше по той простой причине, что, в отличие от «калашей» с глушителями, его «макар» обладал весьма громким голосом.

Неизвестные киллеры это, видимо, тоже сообразили: через стену метнулись две черные тени, в лесу по ту сторону аэродрома захрустели ветки.

В здании аэропорта растворилось окно, и со второго этажа на бетон горохом посыпались охранники.

— Сазан! — орали они.