Разборки в Токио

– Многие считают, убеждены, что истинно великие люди, особенно в искусстве, не вписываются в рамки обычной морали. Ради достижения величия они могут делать то, что других отталкивает. – Он запнулся. Он не мог посмотреть мне в глаза.

– Судьи на это не купятся, – сказал я. – Судьи ненавидят артистов.

– А я не о себе говорю, – сердито сказал он. – А о нем. О том, кем он был. Что бы он ни вытворял, люди его прощали. Говорили – «артистический темперамент». Ладно, все хорошо и прекрасно. Хорошо и прекрасно.

– Набико, – спокойно сказал я, – о чем вы?

Он всхлипнул, попытался заговорить, и наконец слова потекли беспорядочно вперемешку со слезами:

– А как же я? Артистический темперамент. Всю жизнь избегать ответственности. Все время отказывать в помощи, отвергать меня даже в самом конце. Ты все не так понял. Называть меня чокнутым. Меня! Он знал. Он знал. И что он делает? Сценарий нуждается в доработке! Этот герой слишком плоский, эта сюжетная линия неправдоподобна. Ведет себя так, будто ему двадцать. Вовсю гуляет с этой сукой. Когда я… всю жизнь. Пашу как вол. Работаю, не покладая рук, и получаю отказ. Неприятие и отказ. Я думал – встречусь с ним с глазу на глаз. Поговорю прямо, без формальностей. Выскажу все. Он должен понять. Я упомяну свою маму. Но тут появляется она…

Он зарыдал. На него накатило быстро и неотвратимо. Пистолет лежал у него на коленях, а он сидел, медленно раскачиваясь туда-сюда. Я мог с легкостью отобрать у него пистолет, но решил, что нет необходимости. Набико слишком погружен в свой катарсис и угрозы не представляет. Вскоре он взял себя в руки. Вытерев лицо рукавом, он поднял на меня покрасневшие глаза.

– Итак, теперь вы поняли. – тихо начал он. – Сато Мигусё был моим отцом.

Быстро приближался рассвет. На темно-синее небо пробирались оранжевые всполохи. Я дал ему время выплакаться. Ему это было необходимо. Подробности я узнаю позже, когда у него мозги прояснятся. Рассказ его толком ничего не объяснил. Я узнал только, что Сато был его отцом, но своего отцовства не признавал. И что Сато не особо нравился сценарий «Разборок в Токио». Не знаю, сколько прошло времени, но думаю, достаточно. Мне надо было спросить еще кое-что.

– А Флердоранж?

– Флердоранж, – раздраженно воскликнул Набико. – Ну, вы в точности как он. Вас только какая-нибудь глупая мэгуми-но ко[83] интересует.

Громко выдохнув, он потер глаза.

– Она была там, – сказал он спустя некоторое время. – В Саду. Мы с Сато разговаривали. Он отослал ее из комнаты, пока мы просматривали сценарий. Он мне ездил по ушам. Я почему-то решил, что, может, он изменит свое отношение, если я скажу, что мы оба думаем. Годы шли, а он ни разу не признал, что нас связывают скрытые узы. Я знаю, что он знает, размышлял я. Он знает, что я знаю. Ну так давайте скажем об этом вслух. Я так и сделал. А он засмеялся. Мой собственный гребаный папаша смеялся надо мной, вел себя так, будто это удачная шутка. Мне хотелось его стукнуть. Один раз, понимаете? Я имел право – после того, что он сделал. Ну, я ему и врезал. Всего один раз. А потом – не знаю. Я просто не мог остановиться. Видя, как он смеется, я не мог остановиться. И не остановился, пока она не сошла по лестнице.

Он взглянул на меня, ища понимания или, может, жалости. Я мог предложить только молчание.

– Эта шлюха, – сказал он. – Всегда крутилась под ногами. А где она была, когда реально могла ему помочь? Почему не остановила меня? Она видела, что случилось, но слиняла, я ее не успел поймать.

– И тогда вы подожгли дом?

Он не ответил.

Гнев, кажется, привел его в чувство. Схватив пистолет, он направил его на меня, размышляя. Затем встал. Посмотрел на диснеевские часы. Руки Микки показывали, что уже без пятнадцати семь.

– Хотелось бы все вам рассказать, Чака. Но у меня встреча в суде в Роппонги. А потом все закончится. Пожалуй, надо вас связать и все такое. Или, может, пристрелить. Вы как думаете?

Набико несло по инерции. Он явно был до смерти напуган с тех пор, как убил Сато. А может, и задолго до этого. Ему хотелось убить меня не больше, чем мне хотелось убить его. Но как только выбираешь этот путь, все выходит из-под контроля. Что в конечном счете значит еще одна смерть? Как бы там ни было, я не планировал становиться зиц-жертвой.

– Интересно, есть ли у меня веревка… – рассеянно бормотал он. Когда он отвернулся, я вскочил со стула и бросился в крошечную спальню.

– Стой! – сказал он.

Я не остановился.

– Я тебя пристрелю к едрене фене! – заорал он. Но не выстрелил.

Я резко открыл шторы, и в комнату ворвался жгучий луч солнца. Набико одной рукой прикрыл глаза, другой направил на меня пистолет.

– Видишь вон то окно через улицу? – Я махнул в сторону поста Ихары, единственного окна без задернутых штор. Набико прищурился и пристально вгляделся. – Там копы. Убойный отдел. Это они висят у тебя на хвосте. Я никогда не сбегал из тюрьмы. Я работал на них с самой смерти Сато.

Ложь, но его худшие страхи подтвердились.