Разборки в Токио

— Я все это знаю. Кто это сделал?

— Плохие парни. Кто же еще?

Я задумался. «Плохие парни» — не самая эксклюзивная категория в мире. Флердоранж могла иметь в виду практически любого, но скорее всего намекала на якудза. Я решил пока ее не торопить.

— Вы, кажется, не особо горюете, — произнес я тихо, почти про себя.

Но это привлекло ее внимание.

— Разве это важно? — спросила она. — Люди приходят в мир и уходят. Я давно поняла, что слезами их не вернешь.

— Прекрасно. Это из пьесы Дзэами или из песни Хибари Мисора?[62]

На ее губах заиграла слабая улыбка. Она поставила бутылку с коктейлем на стол у окна и отошла. Походка неспешная и грациозная, имитация стилизованной медлительности актеров театра Но. Флердоранж села на край постели и скрестила ноги так, будто это важное событие. На мой взгляд, это и было важное событие.

— Давным-давно, когда я была маленькой девочкой, по соседству со мной жил маленький мальчик, — начала она, уставившись в пустой угол. — Каждый день я проходила мимо его дома. А он ждал меня у окна. Едва я приближалась, он выскакивал из дома как сумасшедший. Я убегала, а он мчался за мной, хватал камни и швырял мне вслед. Изо дня вдень. Он так никогда меня и не поймал, хотя мог бы, если б оставил камни в покое, и занялся погоней. Перед отъездом из деревни, в тот день, когда меня продали в дом гейш, он, как обычно, выскочил из дома. Сначала я, как всегда, побежала, но потом остановилась. Повернулась и стала ждать. Он так сконфузился, что забыл про камни и стоял, разинув рот. Ну, я подошла прямо к нему и сказала: «Тёё-сан, каждый день я прохожу мимо вашего дома и каждый день вы преследуете меня и швыряете камни. Но завтра я уезжаю и больше никогда не вернусь». Тёё-сан лишь смотрел на меня. Глаза его были полны слез. А затем он упал на колени и заплакал, прямо посреди дороги. Умолял меня не уезжать, говорил, что больше не будет швырять в меня камни, не будет меня преследовать. «Но, видите ли, — сказала я, — это уже решено. Я должна уехать». Что я и сделала.

— Похоже, парень был идиот, — промямлил я.

— Значит, за мной опять гоняются, — сказала она, вставая с постели. — И вы гоняетесь за мной. Преследуете меня. Но с вами, я знаю, другое дело. Я же вижу, как вы на меня смотрите. Посмотрите на меня.

С тех пор как я вошел в дверь, я только этим и занимался. Но теперь я беззастенчиво пялился. Больше тут, в общем, делать нечего.

— Вот теперь вы на меня смотрите, — прошептала она. — Вы смотрите на меня, и вы меня хотите. Вы всегда меня хотели. Но будьте внимательны. Не лезьте на рожон.

Я не знал что сказать. Какая еще внимательность? Комната словно плыла, медленно кружилась каруселью, набирая скорость. Предметы теряли очертания, тихо расплываясь в тени. Я слышал только беспорядочную барабанную дробь дождя. Флердоранж стояла так близко, что я мог ее коснуться.

— Почему я? — спросил я.

— Вопросы, — внушительно произнесла она. — К вам приходит женщина, а вы к ней с одними вопросами.

Швыряю камни, подумал я.

Не успел я понять, что происходит, она поцелуем впилась в мои губы. Не знаю, кто пошел на сближение — я или она, или мы оба одновременно, повинуясь невидимым силам. Я чувствовал лишь касание ее губ. А потом ее тела.

Прежде чем все на своем пути поглотил инстинкт, в мозг протиснулась последняя связная мысль: вот это и называется плохая идея. Мысль выразилась не словами, а мерцающим закольцованным калейдоскопом. Молящийся богомол отрывает голову своему сотоварищу. «Черная вдова» неторопливо надвигается на беспокойно дергающегося в ее паутине самца. И, хотите верьте, хотите нет, Барбара Стэнуик спускается по лестнице навстречу Фреду Макмюррею в «Двойной страховке».[63] Будьте бдительны, не смотрите слишком много фильмов, они вас погубят.

Но у этих мерцающих образов не было шансов перед шквалом сигналов, поступающих от каждой жилки моей сущности. Синапсы охватил пожар, едва моя рука скользнула по ее спине, вниз по платью, еще ниже, я ощутил плавный изгиб ее ног, прохладу ее кожи. И теперь рука уже двигалась сама по себе — не важно, думал я о насекомых, старых фильмах или Фредди Макмюррее. По ее ногам, вверх по бедру, еще выше, совсем близко, почти нашла желанное тепло, согрелась, устремилась к нему.

А потом вообще никаких мыслей, одни цвета. Ритмично пульсирующий бездонный багрянец. Цвет и ритм моей крови. Ее рука ласково коснулась моей шеи, затылка, будто палач примеривается: Рубить здесь, а другая рука оттянула мою рубашку, скользнула под нее.

Внезапно я почувствовал, что падаю навзничь. Теряя равновесие, я покачнулся, уцепился за стол и рухнул. Несколько бутылок с громким звоном покатилось по столу. Ошеломленный, я не сразу понял, что она меня оттолкнула. И теперь стояла посреди комнаты, сверкая глазами.

— Теперь ты избранный, — прошептала она.

Не успел я очухаться, как она развернулась и ушла. Вскочив, я рванул за ней, но треснулся голенью о кровать.

Пронзительная боль помогла мне собраться с мыслями и без приключений добраться до двери.