Разбуженные боги

Их костер был виден на многие версты окрест. Да и как может быть иначе, когда кругом открытое пространство? Однако те люди, которые истребили кочевье, имели предостаточно времени, чтобы убраться подальше, туда, откуда костер не увидишь. Путникам оставалось надеяться на то, что свое время они понапрасну не теряли и убрались так далеко, как от них и требовалось.

Костер удался. В кочевье нашлось не только достаточное количество хвороста, но и несколько мешков с катышами сухого навоза, разумеется, заготовленного кочевниками как топливо, для чего же еще? На этом добре в котле, прихваченном из кочевья, и была сварена густая похлебка из баранины. Японцы довольствовались бульоном, приправленным сушеными водорослями, и рисом, а все мясо досталось китайским морякам и господину послу, ясное дело.

Обглодав мосол и бросив кость в угли, над которыми сейчас жарилась баранья туша, Артем понял, что места в брюхе больше ни на что уже не осталось. Что ж, заправку калориями следовало признать удачной. Как нередко бывает после переедания, господин посол впал в состояние несколько туповатой, но приятной расслабленности, когда не хочется ни двигаться, ни думать.

От углей сейчас исходил неплохой жар, и уж по крайней мере за тот бок, каким ты был повернут к костру, можно было не беспокоиться – не замерзнет. На всю ночь жара, конечно, не хватит, но дрова еще оставались. Так что ночь они должны пережить более-менее сносно.

А ночь грозила быть холодной. Ночь опустилась внезапно, будто занавес рухнул. Так же внезапно и быстро стало холодать. Если перед самым заходом солнца было градусов десять тепла, никак не меньше, то сейчас температура плясала уже около нуля. К утру и в самом деле можно было дождаться заморозков. Садато раздал всем циновки, которые можно было подстелить под себя, и распределил тряпье и шкуры, прихваченные в кочевье. Люди, завернутые в эти несуразные обрывки, будут выглядеть форменными бродягами, а не членами императорского посольства. Хорошо лишь то, что любоваться на них тут будет некому, кроме разве что степной живности, страдающей бессонницей.

За котел, циновки и прочие бытовые удобства всем им следовало благодарить в первую очередь Садато. Самурай как-то незаметно взял на себя обязанности старшины в их небольшом подразделении. Ну что ж, оно и верно. Если господин посол занимается глобальными стратегическими вопросами, то должен найтись тот, кто станет заниматься вопросами повседневного походного быта. А у каждого порядочного старшины, как известно, должен быть молодой боец, которого следует наставлять и воспитывать. Садато выбрал себе в молодые бойцы Ёсимунэ. Самурай теперь не оставлял мальца без дела, нагружая его то одним, то другим и грозно покрикивая, когда тот, по его мнению, отлынивал или недостаточно старался. Вдобавок к этому Садато всю дорогу втолковывал мальцу положения самурайской морали.

Тут имелся и еще один нюанс. Согласно японским представления о жизни, общественное устройство должно быть пронизано связями оя – ко, то бишь покровитель – подопечный. Оно должно стоять на них, как мост – на сваях. У каждого человека должен быть учитель, который возьмет на себя ответственность за судьбу ученика, направит и поведет его по жизни. Возможно, то, что парнишкой никто не занимался, что тот был предоставлен сам себе, возмущало самурайскую сущность Садато, и он решил взвалить воспитание мальца на себя, сделать из сына лесоруба настоящего самурая, вылепить, как говорится, из сырой глины. Потом еще, глядишь, и усыновит[24].

Артем вдруг вспомнил про занятную книжицу, которую он прихватил у пиратов, решил показать ее другим и расспросить. Может, кто-то с чем-то подобным и сталкивался. Но сперва он как следует рассмотрит ее сам, а то все как-то не хватало то времени, то подходящего места.

Развязывая походный заплечный узел, Артем подумал, что за эту книжицу в году так две тысячи любом без всяких сомнений отвалили бы несметное число звонких монет, вернее, ценных бумажек с водяными знаками. Какая бы галиматья в книжке ни была понаписана, за одну только ее древность удалось бы получить целое состояние. Пусть книжица даже и без картинок… Хотя насчет картинок он, пожалуй, торопился делать выводы, потому как особо в страницы еще ни разу не вглядывался.

В отсутствии картинок господин посол быстро убедился, пролистав книгу. Чего там листать-то, пять листов всего. Обложка из дерева, совершенно пустая. Ни тебе заглавия, ни имени автора, ни даже каких-нибудь завитушек или загадочных значков. Кожа переплета старая, потертая и потрескавшаяся. На сброшюрованных в книгу деревянных дощечках сперва были вырезаны письмена, потом их залили тушью или краской и отлакировали. Видимо, в тех краях не знали ни папируса, ни пергамента, ни бересты, ни тем более рисовой бумаги. А может, и знали, но не решились доверить столь важный текст столь непрочным материалам.