Раздел имущества

Возвратившись в Париж, Эми несколько дней ходила как во сне. Она гуляла по Люксембургскому саду и у Бон Марше, не обращая внимания на окружающую обстановку; решимость ее была поколеблена. Временами она думала о возвращении в Пало-Альто с нарастающей паникой. Один раз в магазине она услышала свой собственный судорожный всхлип. Она знала, какое ей предстоит будущее — безрадостное и не сулящее впереди ничего хорошего: она никогда больше не увидит Эмиля; любовь всей ее жизни осталась позади; предстоящие годы не принесут ей ничего, кроме хорошей работы, что не казалось ей такой уж заманчивой перспективой, как должно бы было казаться. Было ли ее несчастье относительно — ведь в ее жизни имелось так мало оснований для беспокойства? Ее глаза наполнились слезами из-за жалости к самой себе: она всегда будет аутсайдером, белой вороной; богатство поставило ее в положение человека, не заслуживающего никакого сочувствия. Кто пожалеет ее, одну из самых счастливых людей на земле?

Она знала, что на самом деле ей не хотелось château. Это была глупая идея. Она не сельская жительница, и даже не европейка, она — человек, который даже не смог как следует обставить свою квартиру. Ее подлинная натура не соответствовала жизни в башне, в изгнании; нравилось ей это или нет, но она — американка из Пало-Альто, и обойти это обстоятельство не было возможности. Château стал бы для нее бременем, выходящим далеко за рамки ее интересов и возможностей; чем-то вроде отклонения от истинного пути в сторону претенциозности. Она подумала о своем коллеге Бене, оказавшемся в затруднительном финансовом положении на огромных земельных участках в Патагонии, и о несчастном, тоскливом выражении его глаз, когда он возвращался в Калифорнию — теперь он делал это не часто.

Где проходит тонкая граница между тоской и унынием? Может ли вся нация впасть в уныние? А в тоску? Проходя по парижским улицам и глядя на более стройные тела французов, Эми думала о том, что они живут дольше: может быть, их меньше, чем американцев, угнетает тоска? Не потому ли это происходит, что они могут видеть окружающее собственными глазами, ведь они ходят пешком, вместо того чтобы запирать себя в машинах? Или из-за того, что им не хватает колес, они чувствуют себя замкнуто и скованно?

Конечно, Эми помнила о том разочаровании, которое почувствовали Виктуар, Поузи, Руперт, Керри и Гарри, даже она сама, хотя принятое решение не покупать château принесло ей также и облегчение, обнажив корень зла. В ее сознании, а может быть и в подсознании, где примитивные гены нашептывали мысль о необходимости приобретения недвижимого имущества, вырисовывались угрожающие очертания гигантского холодного здания с протекающей крышей. Она собиралась пойти наперекор своим принципам, основанным на взаимопомощи, отказавшись сделать то, что принесло бы всем такую очевидную пользу.

Эмиль заверил Эми: Жеральдин будет довольна, что она решила не покупать château. Тем не менее свое решение Эми объясняла Жеральдин с внутренним трепетом.

— Барон Отто сказал, чтобы я его не покупала. По-видимому, все считают, что это было бы неосмотрительно, — извиняющимся тоном сказала она.

Жеральдин об этом уже знала: ей позвонили Эмиль, Отто, испуганная Памела и впавший в отчаяние Руперт. Она спросила у Эмиля, не он ли отговорил Эми от покупки château.

— Я? Нет. Я с ней об этом не говорил, — ответил Эмиль не вполне искренне.

— Я убеждена, что вы поступаете правильно, — сказала Жеральдин Эми.

Она испытывала облегчение, но не хотела показаться слишком довольной.

— Я не совсем уверена в этом. Представляю себе, сколько людей могли бы быть там счастливы: маленький Гарри, Виктуар… Тут для них столько возможностей, я это понимаю…

— Я знаю, что вам не терпится вернуться домой, — понимающе произнесла Жеральдин. — Там, должно быть, так замечательно — все эти пальмы и пляжи.

Она думала о том, что на самом деле Эми не была похожа на человека, которому очень хочется вернуться домой. В ее облике теперь было что-то новое, одновременно и сияющее, и печальное. Жеральдин хотелось бы, чтобы Эми осталась еще на несколько месяцев. Девушка явно находилась на перепутье и могла выбрать любую дорогу, но она, вероятно, вернется к калифорнийскому, варварскому образу жизни; например, она рассказывала Жеральдин о еде на вынос.

— Да нет, не совсем, — сказала Эми, вспоминая автострады, гамбургеры «Бургер Кингз», автозаправки, движение на дорогах, автоматические двери гаража, обидчивых сальвадорцев, ухаживающих за живыми изгородями, войну, религиозных фундаменталистов в А-образных церквях с виниловой обшивкой — все уродства и всю злость, которую, как она знала, она найдет сегодня дома. Она подумала о Юкайе своего детства, жаркой и пыльной, в которой можно было повсюду гонять на велосипеде, и о сегодняшнем Пало-Альто. Но сбежать от себя нельзя — такова реальность, можно только попытаться стать лучше там, где ты есть. Корни — это чепуха. Сколько же ей пришлось пережить, чтобы открыть эту довольно банальную и простую истину.