Разделение вод

– Да, – повторил герр профессор снова, подумав. – Тайна – вот основа поручения, которое дал мне сегодня фюрер. Вам и еще нескольким людям, которых я лично порекомендую, предстоит осматривать библиотеки Европы в поисках оккультных манускриптов. Я имею в виду не только крупные библиотеки, но и более мелкие хранилища рукописей – вплоть до частных архивов. С вами будут несколько научных сотрудников института «Анэнербе», которые будут на месте осматривать рукописи, доставляя наиболее ценные из них в Берлин. Линия подчиненности: командир отряда – я – фюрер. Кроме вышеуказанных лиц, о действиях отряда никто не должен знать. Никто, я сказал, включая руководство института, ваше эсэсовское начальство и даже самого рейхсфюрера. Понятно!

– Так точно! Разрешите вопрос, герр профессор?

– Можете спрашивать, Михель, – мягким тоном сказал Зебетендорф, чтобы сгладить чрезвычайность произошедшего только что разговора.

– Я боюсь, что владельцы многих частных библиотек, а особенно личных архивов, будут протестовать против изъятия у них ценных рукописей.

– Об этом можете не беспокоиться, – тут герр профессор понизил голос до шепота. – Об этом позаботится германская армия. А наша задача сейчас – сформировать «Гехаймс Бух Абтайлунг „Бергельмир“». («Отряд тайных книг» – А.Р.) Кстати, вы знаете, кто такой Бергельмир?

Зебетендорф придирчиво посмотрел на шарфюрера, как будто экзамен устраивал.

– Так точно, герр профессор! Бергельмир – тевтонский исполин, переживший Всемирный Потоп, – ответил Дейч без малейшей запинки.

Личный кабинет товарища Сталина под Мавзолеем. 8 июня 1938 года. Москва.

Иосиф Виссарионович долго кашлял, потом вытер рот носовым платком, а затем открыл новую пачку «Герцеговины Флор» и стал пересыпать табак из папирос в трубку. Никто не знал, зачем он так делал, а спросить не решались. В это время его собеседник стоял у стола, не выражая никаких чувств. Наконец, когда Сталин заговорил, в его речи еще более отчетливо зазвучал грузинский акцент, что всегда происходило, когда вождь нервничал.

– Вы знаете, почему победила партия большевиков, товарищ Глебов?

Вопрос был чисто риторическим, поэтому «товарищ Глебов» тактично промолчал.

– Потому что всегда соблюдала три правила: конспирация, конспирация и еще раз конспирация. А вы своими действиями поставили под угрозу важнейшую операцию. Тайное оружие хорошо только тогда, когда его можно применить неожиданно, когда противник о нем не знает.

Сталин поджег табак в трубке и запыхал, распространяя вокруг себя клубы ароматного дыма. Дым поплыл по комнате – видно, вытяжка в подземном кабинете работала все-таки не очень хорошо. Фальшивые окна, за которыми горели белые лампы, создавали иллюзию, что вокруг кипит жизнь, хотя кабинет окружала только мрачная толща серой скалы, на которой покоится Москва.

– Зря расстреляли Блюмкина, Коба, – наконец спокойно сказал собеседник Сталина – невысокий человек со впалыми щеками, заросшими короткой черной щетиной и горящими мистическим огнем глазами.

– Нет, не зря! – ответил вождь, для убедительности пристукнув трубкой по столу. Он уже успокоился – Сталин мог незначительные обиды помнить годами, но мог и удивительно быстро отходить, когда это было нужно. – Трепач не может работать в Спецотделе. Трепач не может работать в НКВД. Он же всем малознакомым людям рассказывал, как убивал посла Мирбаха – и ты хотел, чтобы я такому человеку доверял высшие тайны государства? Теперь слушай. Сегодня я подписал приказ о роспуске 9-го отдела при ГУГБ НКВД СССР. С завтрашнего дня Спецотдел считается официально больше не существующим. О ф и ц и а л ь н о, я сказал. О его работе будем знать только ты да я. И больше самодеятельности!

Коба снова перешел на ты – значит, больше не сердился на своего старого соратника. Они были одногодками, оба родились в Грузии, только Сталин в Гори, а его собеседник, тот, кто назывался сейчас «товарищем Глебовым» – в Тифлисе.

– Так ты считаешь это хорошим вариантом, Глеб? – Сталин понизил голос, как будто кто-то мог его подслушивать в подземном убежище.

– Да, Коба. Гитлер подвержен мистике – а значит, мы сможем направлять его в нужное нам русло.

– Хорошо…

Но не таков был Сталин, чтобы оставлять провинившегося без наказания. Конечно, он не мог ни расстрелять, ни посадить «товарища Глебова» – это сорвало бы секретнейшую, тщательно распланированную на многие годы вперед операцию, все нити которой сходились в одних руках.

– А ты знаешь, где твоя учетная карточка партийца? – вдруг спросил Сталин.

Глеб отрицательно покачал головой.

– У меня на даче, в моем личном архиве. Я ведь все еще Генеральный секретарь – ты не забыл? Каждый член партии у меня на учете – даже если все вокруг уверены, что он давно мертв. Я тебе запишу туда выговор, – и Сталин лукаво улыбнулся в усы. – А теперь иди – я не могу больше отнимать твое время у нашей обороны.