Разделенные бесконечностью

– Она нахмурилась. — Никак не избавитесь от этих мыслей? Проклятый Созиер! Поймите, Келлер, это чистой воды приманка! Конечно, о покойниках не принято говорить дурное, но что поделать, если ему нравилось втягивать посторонних в замкнутый умственный мирок, где он сам обитал? Несчастью требуется компания, вот он и сделал приманкой эту книжку.

Я не мог, как ни силился, скрыть своего воодушевления. Кремация Зиглера казалась посланием, адресованным мне лично, вестью, что Вселенная избавляется от бренной плоти, как от использованных бумажных платков, — зато сознание непрерывно, бессмертно.

– Пусть вы не видели книг, но кое-кто их видел!

– Успокойтесь. Вы не понимаете, кем был Зиглер. Придется открыть вам глаза: Оскар Зиглер был разочаровавшимся стариком, полным яду. Наверное, лет ему было еще больше, чем можно дать на вид. Знаете, о чем я первым делом подумала, когда прочла книжонку Со-зиера? Оскар Зиглер до того дряхл, что, просыпаясь утром, удивляется, как это еще не перестал быть человеческим существом. — Она безжалостно уставилась на меня. — Что вы замышляете? Уж не массовое ли самоубийство?

– На жестокость я не способен.

Я поблагодарил ее и ушел.

Парадокс доказательства.

Расставшись с Дейрдр, я отправился в магазин Найманда.

Вот кому я показывал книги — книготорговцу Найманду. Он был единственным свидетелем. Если Найманд видел книги, значит, я не сошел с ума. Я установлю их происхождение и избавлюсь от этого наваждения — опасной мифологии Созиера.

Но лавка Найманда на втором этаже оказалась закрыта, вывеска исчезла. Дверь была заперта, помещение предлагалось в аренду.

Хуже того, ни ювелир снизу, ни официантка из соседнего кафе не помнили ни лавки, ни ее покупателей, ни самого Найманда.

В телефонной книге этой фамилии тоже не оказалось, как и магазина в коммерческом разделе справочника. Даже из моего домашнего справочника, который и указал мне на Найманда, он исчез.

Собственно, я сам не помнил, как я его там нашел.

Аномальный опыт!

Само по себе это тоже было кое-каким доказательством, хотя правота Зиглера подтвердилась: опыт не подлежит передаче. Никого, кроме себя самого, я убедить не мог.

Телевизионные новости выглядели в тот вечер прямо-таки апокалиптично. По Интернету разлетелся слух о неминуемой в ближайшие дни гамма-вспышке. Ученые уверяли, что слух беспочвенный, однако не отказывались обсуждать с интервьюерами Си-Эн-Эн такие тревожные темы, как, например, глубина убежища, обеспечивающая безопасность. Полмили, две, три? Одни признавали, что не спасут и все пять, другие жаловались на неполноту информации.

Но все до одного выглядели напуганными.

Я лег спать с мыслью, что Лоррен жива, что она где-то там, среди звезд и миров. Скорее всего, она одинока: ведь я для нее мертв — на расстоянии бесконечности, но все равно принадлежащий к той же, что и она, бескрайней мультивселенной, как принадлежат к одной снежной лавине две крохотные снежинки.

Уснул я, зажав в кулаке пузырек с таблетками.

Я решился прекратить игру и совершить серьезный поступок.

То есть проглотить двадцать — тридцать таблеток — что гораздо труднее, чем кажется, — и запить их водой.

Но тут позвонила Дейрдр.

Она почти опоздала. Но только почти.

Я растерянно поднял трубку, словно опасное живое существо, способное укусить, и то ли сказал, то ли собирался сказать:

– Лоррен?

Но это оказалась Дейрдр, всего лишь она. Услышав ее испуганный крик, я выронил трубку.

Наверное, она тут же набрала 9-1-1.

Очнулся я на больничной койке и пролежал неподвижно, судя по часам на тумбочке, битый час. Отражая накатывающие волны сна, я ломал голову, чем объясняется мертвая тишина в палате, пока ко мне не заглянула Кендис. Имя значилось на кармашке ее халата. Кендис была медсестрой с сочным ямайским акцентом и большими печальными глазами.

– Проснулись? — осведомилась она, не глядя на меня. Голова раскалывалась, во рту был почему-то привкус пепла и известки. Мне хотелось помочиться, но мешал катетер.

– Мне нужен врач, — простонал я.

– Понимаю, — согласилась Кендис. — И сочувствую. Последний врач ушел вчера. Если хотите, я выну катетер.

– Как это, в больнице не осталось врачей?

– Всем захотелось побыть дома, с родными. Врачи тоже люди. — Она взбила мне подушку. — Остались только жалкие одиночки, как мы с вами, мистер Келлер. Вы десять дней пролежали без сознания.

Позже она выкатила меня в коридор — хоть я и утверждал, что смогу ходить. У окна собрались последние пациенты отделения, чтобы посудачить, всплакнуть и полюбоваться, как центр города гибнет в пожаре.

Проклятие Созиера! Мы стали — или сами себя сделали — менее вероятными. Однако мы видим не нашу собственную маловероятность, а странную судьбу мира вокруг нас.

Во всем городе нет электричества, но у больницы, к счастью, собственный генератор. Я попробовал дозвониться с больничного телефона Дейрдр, но услышал вместо гудков одно шипение и щелчки: так звучит пластинка, когда игла добирается до последней дорожки.