Разделенный человек

– Вот как было дело. Занимаясь агитацией в пользу безработных, я не раз встречался с людьми, сердцем готовыми к бою (до определенной степени), но с путаницей в мозгах. И этот непорядок в головах сбивал, так сказать, с пути и самое сердце. Они пылали великодушной любовью к угнетенным, но теории их были не особенно глубоки, теории относительно человеческой природы и исторических сил. Ложно толкуя Маркса, они видели в человеческой природе лишь следствие условий среды, между тем как на каждой стадии развития существует нечто внутреннее, что реагирует на внешние влияния. Эта ошибка неизбежно влекла путаницу в морали, вплоть до полного оппортунизма. Встречались мне и другие, чьи проблемы начинались с сердца и доходили до головы. У этих истинным мотивом была не великодушная страсть, как им казалось, а загнанная в бутылку ненависть. И она, конечно, пачкала их идеи. Учти, мы делаем нужное дело. Важное дело. Но рано или поздно важными окажутся стоящие за ним идеи; без идеи нам придется плохо. А поскольку никто больше об этой стороне дела не думал, мне стало ясно, что с этим надо что-то делать. А значит, оказаться пока от активной политической деятельности и попробовать переварить то, чему она меня научила. Ведь я и вправду многому научился, многое узнал о человеческой природе и о себе. Но мне все яснее необходимость нового понимания социальных проблем и человеческой природы. Собственно, вот что мне было нужно: сосредоточиться, не отвлекаясь на текущие дела.

Он замолчал, занявшись расчлененным утюгом. Поторопила его Мэгги:

– Что же ты, Виктор? Расскажи ему, что узнал.

– Я узнал, – ответил он, – как велика разница между лучшим и худшим в человеке. И лучше понял особенности своей природы в сравнении с природой других. Я увидел, что и в других как бы перемешаны я и Чурбан и что мои отношения с Чурбаном бросают свет на все социальные проблемы.

Он опять замолчал, взяв в руки паяльник. Но Мэгги не отставала:

– Расскажи ему про демонстрацию безработных!

Виктор неохотно начал:

– Ну, да. Когда рассказываешь, выглядит банальностью, но на самом деле это много значит. Этот несчастный город сильно страдал от безработицы. Коммунисты занялись организацией митингов безработных, и я много участвовал в их работе. Я обнаружил, что безработные безнадежно унылы и циничны. Чувство ненужности, отверженности отравляет их. Многие так привыкли к безделью, что уже не в силах чем-то занять себя. Некоторые из тех, кто давно без работы, становятся совершенно безразличны даже к собственным женам и детям. И полностью теряют уважение к себе. И все же, если какая-то идея или идеал пробьет эту кору несчастья и предстанет перед их умом, они способны на настоящее великодушие и товарищество. И вот тот самый человек, который, закуклившись в своем несчастье, равнодушно пожимал плечами на болезнь ребенка, вдруг проникается его чувствами и самоотверженно ухаживает за больным. Человек, раз за разом терявший работу из-за безответственности или разболтанности, презираемый даже своими товарищами, вдруг загорается идеей массовых протестов и прекрасно работает ради этой идеи. Имей в виду, многие левые журналисты идеализируют безработных, изображают их святыми. Они не все такие. Многие великолепны. Но как правило – обычные люди, которым не досталось работы, и, конечно, большинство из них морально ущербны из-за такой неудачи. Немало и бездельников, отребья. В рабочее движение неизбежно попадают безработные всех сортов. Я с радостью убедился, что почти все, кроме низшего сорта, способны (если им помочь) увидеть в предстоящем марше не только индивидуальное требование достойного обращения, но и выражение идеи братства. Ради этой идеи они способны на героизм.

Когда Виктор замолчал, Мэгги вставила словечко от себя.

– И Виктору выпало разбудить этих людей и не давать им снова уснуть, ведь они всегда готовы сломаться перед каким-нибудь глупым искушением.

– И в этом, – сказал Виктор, – мне прояснилась разница между мной и ними. Девять из десяти из них в пробужденном состоянии ведут тяжелую моральную борьбу и героически побеждают. Даже когда они привычно повинуются законам общества, их сознание вечно напряжено. А я никогда не испытываю серьезного напряжения, я просто вижу, что надо делать, и всей душой желаю это сделать, даже если мне лично это вовсе не выгодно. Для меня неприятно и болезненно воздерживаться от действия. Знаю, что это необычно, но так уж оно есть. Ясно, что это не моя заслуга. Заслуживают похвалы те герои, которые сражаются с искушением и одерживают славную победу, если похвала что-то значит, в чем я иной раз сомневаюсь.

Мэгги перебила его:

– По-моему, у тебя выходит понятнее, когда ты говоришь не «я не борюсь», а что эта борьба не захватывает тебя изнутри. Как-то ты сказал, что она идет на наружной поверхности твоего настоящего «я», как борьба белых шариков с вторгшимся микроорганизмом, а сознание о ней ничего не знает.