Разделенный Мир

– Ты, дружок, совсем рехнулся. Да все ребята опять встанут за Трота, как только этой девчонки не станет. Так что тебе с Пожиром ой как не сладко придется. – Немного помолчав, он добавил: – А может, мне тебя прямо сейчас кончить, чтобы не мучить? Ведь тебе мучительно будет смотреть на то, что Трот с девчонкой сделает?…

Огонек зарычал и двинулся вперед, прямо на обнаженный клинок.

Но в этот момент позади тонкоголосого раздался спокойный девичий голос:

– Ты, Огонек, только по голове его не бей. У него и так ума – кот наплакал, а ты и этот вышибешь… – И заметив, что худая сутулая фигура начинает оборачиваться, Машенька сурово добавила: – Стой как стоишь и ножичек свой брось. А то я с твоих яиц начну яичницу делать.

Тонкоголосый хрюкнул и выронил кинжал из пальцев, а потом сделал два неуверенных шага в сторону Огонька и рухнул на колени.

– Ваша колдовская милость, это меня Трот заставил! Я не хотел, а он пригрозил меня убить, если я с ним не пойду, – заверещал через секунду тонкоголосый, ухватившись за штанину Огонька и боясь оглянуться назад, во мрак, из которого выходила живая и здоровая ведьма.

– Кто не захотел идти, тот не пошел, – сурово ответила Машенька. – А ты, слабоумный, на чужие денежки позарился.

– Ваша колдовская милость, прости… Я за тебя жизнь положу, я…

– Нет уж!… Жарить так жарить. Как ты там сказал?… Нельзя зажарить яичницу, не разбив яиц?… Вот с твоих и начнем…

– Не-е-е-т!!! – завизжал тонкоголосый. После его замечательного вопля из шалашей начали появляться заспанные гвардейцы, некоторые даже с оружием.

– Огня! – громким голосом приказала Мария. – Быстро огня мне!

– Не-е-е-т!!! – снова заорал тонкоголосый, но трое или четверо гвардейцев уже бежали с горящими ветвями в руках. Первым подбежал Ржавый Гвоздь, в его мохнатой лапе горел целый костер. Маша повернулась и, бросив короткое «за мной…», широким шагом направилась в сторону своего шалаша.

– Разобрать, – также коротко приказала Мария, кивнув на свое жилище, и через секунду шалаш был буквально разметан десятком мускулистых рук.

И тогда взорам всех собравшихся предстало страшное и смешное зрелище.

На изображавшем Машеньку чучеле застыли три фигуры. Почти у выхода из шалаша, обхватив руками воображаемые ноги, скорчился невысокий довольно субтильный мужичок. У противоположной стенки застыл Пузан, обхватив чучело обеими руками под шлемом, видимо, считая, что душит его. А на самом чучеле, спустив штаны, расположился Трот, запустив руки под плащ в районе предполагаемой груди жертвы. Все трое лежали молча и совершенно неподвижно, лишь широко раскрытые глаза, стеклянно мерцая бликами от горящих факелов, тяжело ворочались в глазницах да рты были широко раскрыты в немом крике.

Долгую минуту все рассматривали лежащую скульптурную группу, а затем Машенька, презрительно скривив губы, произнесла:

– Слушайте, да это просто какой-то маньяк!… Он же у вас чуть что – штаны скидывает! Видимо, считает свою задницу исключительно красивой?!

– Что с ними делать, Ваша колдовская сила? – прорычал Ржавый Гвоздь. – Может, вздернуть всех троих… нет, всех четверых. – Он оглянулся на тонкоголосого.

Машенька прикусила нижнюю губу и задумалась. Потом, подняв глаза на своего капрала, она задумчиво проговорила:

– Мой учитель, а он человек очень умный, всегда мне говорил: «Если есть время подумать – подумай. Не торопись действовать. Мысль можно передумать – дело, как правило, нельзя переделать!» Так что подождем до утра. А эти, – она кивнула на лежащих, – вполне могут подождать. Четвертого положите рядом и поставьте часового… на всякий случай. И всем – отдыхать! – закончила она тоном приказа.

Гвардейцы глухо заворчали, но начали нехотя расходиться по своим шалашам.

– А как же вы, Ваша колдовская сила? – обратился к Маше Ржавый Гвоздь.

– Обо мне не беспокойся, – улыбнулась та в ответ. – Спать на открытым воздухе – мое любимое занятие…

Она повернулась и решительно зашагала в сторону темневших кустов, за которыми находился ее конь. Там она достала из седельного мешка запасной плащ и, завернувшись в него, улеглась под кустами. Ее подчиненные, посовещавшись между собой, подбросили в еле тлевший костер сучьев, раздули здоровенное пламя, так что Трот с его подельщиками стали ясно видны, и, оставив на дежурстве троих, разошлись по шалашам. Судя по оживленным переговорам, авторитет их «баронессы» достиг совершенно немыслимых высот. Во всяком случае, сменившийся с дежурства Огонек в третий раз начинал рассказ о попытке нападения на Ее колдовскую милость – как-никак он был единственным очевидцем происшедшего.

Потихоньку лагерь затих, только трое дежурных вели тихую, неспешную беседу. Маша долго лежала, глядя широко раскрытыми глазами в высокое звездное небо и не слыша похрапывания своего коня. Она думала. Думала тяжело и горестно. Наконец, приняв какое-то решение, она повернулась на свой правый, спальный, бок и уснула.

Интерлюдия