Раздели мою боль

Старый парк встретил их веселым птичьим разноголосьем. Он зарос еще больше, и теперь походил на древнего старика, готовящегося к вечному покою. Предчувствуя, что век «уже отмерян», деревья согнулись под грузом прожитых лет, а толстая морщинистая кора покрылась во многих местах болезненными наростами.

– Мам, я тебя никогда не спрашивал, почему ты так поздно вышла замуж? – неожиданно спросил Олег.

Матушка недоуменно пожала плечами:

– Война, лет десять, как закончилась, мужчин было мало. Однажды, меня живший тут, по соседству, одноногий фронтовик, стал сватать. Нагляделся после фронта на особ легкого поведения и решил с молоденькой дурочкой потешиться. Но я ему отказала, не могла представить, как дома он свою деревяшку будет отстегивать. К тому же, институт уже заканчивала, хотела по геологическим партиям ездить, – она остановилась и посмотрела по сторонам. – Тишина, какая, даже не верится, что город где-то рядом.

– А с отцом, где познакомились? – не унимался Олег.

– На Урале, в геологической партии. Павел Андреевич у нас начальником группы был. Мы, молодняк, ему в рот смотрели, а когда что-то рассказывал, не то, что перебивать, даже вздохнуть боялись лишний раз. Ну, как же – герой, фронтовик!

– А кто на кого первый внимание обратил?

Матушка улыбнулась:

– Как сейчас говорят, взаимная симпатия возникла позже. Сначала был чисто деловой интерес. Как-то сидели вечером у костра, и он меня вдруг спрашивает:

– Скажите милое дитя, вы действительно живете в Н-ске, как в вашей анкете написано? – Я поперхнулась от неожиданности и только кивнула. – А случайно не знаете: заброшенная усадьба где-то за городом еще существует?

Я сразу обрела дар речи и отвечаю:

– Эта усадьба в парке совсем недалеко от нашего дома. Только она разрушена, один фундамент и стены остались. Мы, когда в школе учились, там часто в сыщики-разбойники играли и все развалины облазили. В глубине за усадьбой еще часовенка стоит.

Он в лице переменился и спрашивает:

– А как-нибудь съездить, посмотреть нельзя?

– Почему же нельзя, – говорю, – скоро в отпуск поедем и, милости просим. Я вам и с жильем устроиться помогу.

Он кивнул удовлетворенно:

– Договорились…

По приезду я его к соседской бабке ночевать устроила. А ужинать он по вечерам к нам приходил. В первый же день, когда приехали, я ему дорогу в эту усадьбу показала. Он поблагодарил и один по липовой аллее туда направился. Вернулся ближе к вечеру, молчаливый такой. Потом, как на службу, еще несколько дней туда ходил, а концу недели поблагодарил, распрощался и уехал в Ленинград, откуда был родом.

– А когда снова встретились, он ничего не говорил? – поинтересовался Олег.

– Нет, – матушка энергично помотала головой, – вместо этого по вечерам, когда у костра собирались, про Ленинград стал рассказывать. Дождется, пока другие спать уйдут, и говорит, говорит… Про то, как они с матерью у дальних родственников на Фонтанке жили при казармах Измайловского полка. Еле сводили концы с концами, пока она машинисткой в Смольный не устроилась. Тут ее какой-то начальник заприметил, и они вдвоем к нему в комнату на Каменноостровский переехали. Сначала так жили, а потом расписались, и вскоре у них дочка родилась… Судя по рассказам Павла Андреевича, его отчим был неплохим человеком, любил свою жену и к обоим детям относился одинаково. Мать помогала ему учиться, и он стал быстро делать карьеру. Когда убили Кирова, в Ленинграде много народу уже из новых, партийных, посадили. Отчим страшно боялся, что и за ним придут. По ночам спать не мог, стоял у входной двери и слушал: не раздаются ли шаги на лестнице. Но на этот раз беда миновала…

«Почему я раньше ничего этого не знал? – растерянно думал Олег. – И вот, что странно, даже не спрашивал никогда у отца о его родителях. А ведь они мне такие же дед с бабкой».

– Что же с этим мужчиной произошло? – напомнил он матушке.

Та задумчиво кивнула:

– Пришли за ним лишь в 37-ом, да и то, под конец, когда сажать уже почти перестали. Какой-то товарищ на допросе его фамилию упомянул, а подписывая протокол, взял, да и вычеркнул, сказал, что случайно вырвалось. Отчим только с полгода отсидел. Тут самого Ежова от дел отстранили и арестовали, а Берия его вместе с другими выпустил. Правда, в прежней должности отчима уже не восстановили, занятой оказалась. Определили в какой-то трест замом, где он до войны штаны протирал.

– А что с ним стало, когда война началась? – поинтересовался Олег. – Он ведь, наверное, уже в возрасте был.

– Возраст делу не помеха, – возразила матушка. – О нем вспомнили, когда немцы к Ленинграду подходить стали. Твой отец тогда из института в ополчение пошел, а отчиму с семьей предложили ехать в эвакуацию на Урал, промышленность срочно поднимать. Мать считала, что немцев вот-вот погонят, и ехать наотрез отказалась, и отчим с их общей дочкой и своей матерью уехали одни.

– А наш отец?