Раздели мою печаль

«Хотя бы позвонила Оленька! — подумала Милана. — Так хочется ей все рассказать, пожаловаться на жизнь, услышать слова сочувствия».

— Мама, почему ты не ешь? — спросил сын.

— Болит вавка? — Иринка взглянула на мать красивыми большими глазами. — Давай я поцелую, и она перестанет болеть!

— Мои вы маленькие воробушки… — растроганно сказала Милана, обнимая детишек. — Ничего у меня не болит! Просто не хочется есть, вот и все! Такое бывает, правда?

— Да, я не хотел есть, когда промочил ножки, — согласился Богданчик. — Тогда у меня болело горло и был кашель.

— А мне не елось, когда болел животик, — сказала девочка и тут же спросила: — Мама, а что вы с папой подарите мне на день рождения?

— А мне? — подхватил вопрос ее братик.

— Тетя Оля выслала нам посылку, там много подарков для вас, — объяснила Милана.

— Много-много? — В глазах Иринки заблестели радостные искорки.

— Вот столько? — Богданчик развел руки широко в стороны, демонстрируя, что такое «много».

— Очень много! Скоро мы получим по почте большую коробку, все вместе ее откроем и достанем оттуда подарки! — пообещала детям Милана. — А сейчас можете поиграть во дворе. Только чур — не пачкаться в грязи! Договорились?

— Да! — хором ответили дети.

Вечером Милана старательно избегала взгляда Володи. Ребра ныли так, что было больно дышать, но еще сильнее болела душа. Казалось, кто-то нагло и цинично сунул грязные руки в самую ее глубину, разорвав что-то светлое и обнадеживающее.

Ужинали молча, словно на поминках. Милана немножко перекусила, хотя кусок в горло не лез, — лишь бы ее не трогали! — и ушла готовить детей ко сну.

Переодеваясь в ванной, она взглянула на свое отражение в зеркале: тело было в синяках и ссадинах. Милана дотронулась рукой до ребра — боль пронзила от головы до пят.

«Похоже, ребро сломано», — подумала она, надевая ночную рубашку.

Володя пришел, когда дети уже мирно посапывали в кроватках. Ночник в виде цветка лотоса заливал комнату тусклым розовым светом. Володя лег рядом с Миланой, легонько коснулся губами оголенного плеча жены.

— Милочка, прости меня, — прошептал он.

Милана молчала, только по телу пробежала мелкая нервная дрожь.

— Не знаю, что на меня нашло. Словно бес вселился, — сказал он. — Знаю, что ты обижена, но, честное слово, я не хотел. Ты думаешь, мне легко? Да я целый день места себе не находил, все из рук валилось!

— Мне тебя пожалеть? — глухо, без единой эмоции в голосе спросила Милана.

— Ну зачем ты так?

— Тебе же было плохо, значит, я, как жена, должна тебя приласкать и пожалеть.

Будь в комнате чуть светлее, он увидел бы на ее лице грустную и презрительную улыбку.

— Милка, ну прости дурака! Прошу тебя! Это было в первый и последний раз. Клянусь тебе!

— Ты растоптал мою душу. Понимаешь?

— Ударь меня! Плюнь мне, такому подлецу, в лицо! Делай, что хочешь, но прости! — умолял он.

Володя аккуратно приподнял рубашку и начал нежно целовать каждый сантиметр ее тела. Милана впервые не почувствовала возбуждения, которое возникало при прикосновении губ и рук мужа к ее обнаженному телу. Странно, но кровь не запульсировала толчками и горячее от страсти дыхание Володи не разнесло волну жара по каждой клеточке.

— Ты мне сломал ребро, — сказала она обыденно и просто, отстраняя Володю.

— Я дурак! Глупец! Как я посмел поднять руку на мать своих детей?! Может, вызвать врача?

— Не надо, — сдержанно и холодно ответила Милана и повернулась к нему спиной.

Утром Милана сразу почувствовала, что она лишняя и совершенно чужая в этой семье. Свекровь со свекром демонстративно ее не замечали. Григорий что-то нашептывал на ухо жене, а Светлана время от времени исподлобья бросала на Милану испепеляющие взгляды. Она манерно коснулась пальцами мочек ушей, закатила глаза и громко страдальчески вздохнула.

— Гриша, ты помнишь, как на тридцатилетие подарил мне золотые сережки-капельки? — произнесла она, взглянув не на мужа, а на Милану. — Теперь их нет!

Милана сделала вид, что не услышала колкости снохи.

— И не только сережек, — поддержал Светлану муж, — но и цепочки с кулончиком нет.

— Да! Кулончик был такой прикольный! Дельфинчик как живой!

— И мы с отцом тебе дарили колечко, — якобы к слову добавила свекровь. — Недешевое! Поднатужились и купили.

У Миланы чесался язык упрекнуть свекровь в том, что за все годы она не удосужилась порадовать ее хотя бы маленьким подарком, но женщина промолчала.

«С чем я пришла в их дом? — думала она. — С пустыми руками. Смею ли я упрекать ее в невнимании к себе? Конечно же нет».

Мужественно все выдержав, Милана взяла корзину и пошла в сад собирать яблоки, которые ветром и дождем сбило с дерева, и теперь плоды, умытые росой, лежали на траве, желтые, словно покрытые воском. Володя пошел за ней, догнал и ухватился за корзину.

— Зая, ну прости меня! — Он смотрел ей прямо в глаза.

— Тебе станет легче от моего прощения?

— Конечно! Хожу сам не свой.

— Мог бы словечко в защиту жены замолвить, — без зла упрекнула Милана.