Разделяй и властвуй. Нацистская оккупационная политика

С июля 1944 г., в связи со стремительным освобождением почти всей оккупированной территории СССР (к этому времени под германской властью осталась только западная часть Прибалтики), наиболее важной задачей для советской национальной политики стало устранение негативных морально-политических последствий оккупации. Положение на освобожденной территории было особенно тяжелым в плане снижения авторитета коммунистической идеологии. Население регионов, освобожденных в 1944 г., на протяжении трех лет фактически не испытывало воздействия коммунистической пропаганды — как уже говорилось, советская политика, направленная на население оккупированной территории, в основном, была построена на использовании национального (в крайнем случае — «национально-советского») фактора. В период оккупации фактически было сведено на нет влияние коммунистических организаций, которое в ряде регионов и после освобождения было слабым. Так, в Краснинском и Руднянском районах Смоленской обл. к июню 1944 г. (через 8 мес. после освобождения) было выявлено, что «в преобладающем большинстве колхозов нет ни партийных, ни комсомольских организаций, а имеющиеся коммунисты и комсомольцы — одиночки — никакой политической работы среди населения не ведут»^{1609}. На Западной Украине политическое влияние партии на население было «незначительным», в том числе по причине «отсутствия актива, который бы связывал малочисленные [партийные] организации с массами»^{1610}. В Эстонии к 1 сентября 1944 г. было всего 1949 членов и кандидатов в члены партии и 542 комсомольца. К 1 января 1945 г. их численность возросла ненамного — до 2409 чел. и 1196 чел., соответственно. Пионеров в республике в начале 1945 г. также было мало — 8 тыс. чел.^{1611}

Допущенное с утилитарными целями в тяжелые периоды войны ослабление коммунистического диктата, усиление русского национального фактора и «великодержавия» теперь рассматривались советским руководством в качестве одной из угроз целостности страны и безопасности режима. В марте 1944 г. начальник УПиА ЦК ВКП(б) Г.Ф. Александров сообщил А.С. Щербакову, что «за последнее время печать ослабила внимание к вопросам пропаганды марксистско-ленинской теории», «истории и теории партии»^{1612}. В советской пропаганде и публицистике превалировали материалы, основанные на национально-патриотическом факторе, а не на коммунистической идеологии. «Великодержавные» тенденции среди научной интеллигенции ярко проявились в ходе совещания историков, организованного в ЦК ВКП(б) в мае — июле 1944 г.^{1613} Среди офицеров Красной Армии и ВМФ усилилась тяга к возвращению дореволюционных традиций^{1614}.

С целью усилить коммунистическую основу государственной идеологии, в заключительный период войны в основу национальной политики была положена доктрина, сформулированная в ЦК ВКП(б) по результатам совещания историков^{1615}. Было предписано умерить прославление «далекого прошлого»^{1616} и «национального», а не «советского» патриотизма. Пропаганда «советского патриотизма» должна была обязательно связываться с «революционными традициями»^{1617}. Было провозглашено, что «только наличие советского социалистического общества… могло спасти человечество от порабощения немецким фашизмом», и предписано вернуться на «генеральный путь нашего развития», основанный на «чистоте марксистско-ленинской идеологии»^{1618}. На освобожденной территории СССР был налажен выпуск брошюр для агитаторов, в которые вошли, в том числе материалы о постановлениях партии и правительства за время войны, работе колхозов в условиях войны и опыте восстановления коллективной системы сельского хозяйства в освобожденных областях^{1619}.