Она, кажется, даже не пошевелилась, продолжая, как завороженная, смотреть на Витторио. У Марко появилась мысль, что между ними сейчас происходил немой разговор, понятный лишь им на интуитивном уровне. Лишнее напоминание, что что бы между ними ни произошло в прошлом, в настоящем это оставило некую связь, которую просто так не разорвать. Как у людей, переживших вместе нечто травмирующее.
Звук отодвигающегося стула вывел Марко из мыслей. Лукреция поднялась, подошла к нему и выжидающе посмотрела.
— Пойдем, — спокойно произнес Марко, открывая перед ней дверь.
Внутри зародилось гадкое чувство, что пусть Лукреция и уходила сейчас с ним, часть ее осталась в кабинете с Витторио.
Они миновали людей, вышли на улицу. Прохладный вечерний воздух показался приятным после зала с толпой. Марко даже не захотелось возвращаться в машину. Он взглянул на Лукрецию, собираясь предложить ей прогуляться, но увидел, что она рассматривала здание музея.
В нем не было ничего примечательного. Каменное, коричневый цвет, который в лучах солнца порой приобретал желтоватый оттенок. Часть района без многоквартирных бетонных домов, сохранившая очарование старого города.
— Лукреция? — позвал Марко, всматриваясь в ее выражение лица.
Она стояла, замерев, словно перед ней что-то необычное. Словно не видела это здание много раз.
— Ты что-то спросил? — опомнилась Лукреция. — Извини, я задумалась. Было приятно вернуться сюда. Я и забыла, как мне нравилось заниматься этим проектом.
Интонация Лукреции значительно потеплела. Она осматривала здание, словно пыталась запомнить каждую деталь, запечатлеть и сохранить в памяти.
— Признаться, я тогда скептически относился к этому, — заговорил Марко. — Я понимаю музей как музей. Картины, экспонаты — просто ходишь и смотришь. Тут же должен был быть какой-то хаос: люди, вступающие с тобой в разговоры, мастер-классы, какое-то постоянное движение, но все вышло хорошо. Как будто проживаешь жизнь с местными.
— И хочется возвращаться, потому что люди меняются, программа не повторяется, — с улыбкой продолжила Лукреция и с тоской добавила: — Я говорила тебе, что не смогла уехать тогда. Частично еще из-за того, что хотела увидеть, как все здесь будет работать. Какая будет атмосфера. Мне правда нравилось заниматься этим.
Лукреция словно напоминала об этом сама себе и удивлялась тому, как могла это забыть. За секунды она оживилась вновь и стала казаться еще привлекательнее, смотря на плод своих стараний с таким трепетом.
Марко вдруг и сам почувствовал тепло на душе. Неаполь несправедливо пользовался слишком дурной славой. В сознании многих туристов он был чуть ли не самым преступным городом Италии с грязными улицами, исписанными граффити и бандами, готовыми убить любого, кто сунется на их территорию.
Раньше, когда речь заходила о подобном, Марко пытался объяснить, что во многих городах есть районы, куда лучше не соваться. В которых находиться не менее опасно, но быстро перестал это делать. Как показывало общение с людьми, Неаполь либо любили, либо ненавидели. Не было человека, которого бы он оставил равнодушным. И не было надобности кому-то навязывать любовь к нему.
— Я планировал поужинать в другом месте, но, как смотришь на то, чтобы прогуляться и поесть в том ресторанчике, где мы встретились? Там кухня не хуже.
Внезапно не захотелось ехать в более презентабельный ресторан, нежелание садиться в машину увеличилось. Захотелось прогуляться по знакомым улочкам, смотря на небольшие здания. И пусть Марко прекрасно знал, что они скрывали, что творилось в менее благоприятной части района с бетонными многоэтажками, это не волновало, не беспокоило.
Как и в музее, в Секондильяно — хаос из людей, разборок, шумных разговоров, но этот хаос для кого-то — привычный порядок для него.
— С удовольствием, — с улыбкой ответила Лукреция, отвернувшись от здания.
Ресторанчик был в минутах пятнадцати пешей прогулки. Марко казалось, что лед в их общении трогается, но он все равно ощущал нечто сдерживающее их сближение. Возвращение в то русло, по которому он скучал.
Лукреция, кажется, снова ушла в свои мысли, задумчиво глядя себе под ноги. Трепет, легкость, безмятежность, с которыми она говорила, улетучились, оставив вместо себя что-то беспокойное.
Марко наблюдал за Лукрецией и невольно задумался, что может так встревожить ее. Видимо, его взгляд был слишком тяжелый, поскольку она тут же обернулась и чуть нахмурилась, словно проникала в его мысли, как это показывают в фантастических фильмах.
— Я все возвращаюсь мыслями в кабинет директора, — без лишних вступлений заговорила Лукреция. — Если честно, то это я с ним заговорила. Мне нужно было узнать кое-что. Правда это или нет.
Ее голос стал тише, с нотками вины. Даже стыда. Лукреция опустила голову, но из-за убранных в низкий пучок волос, профиль ее лица все равно можно было разглядеть.
— Бартоло сам виноват в своих бедах. И их последствиях, — отрезал Марко, заметив оправдательные виноватые нотки в голосе Лукреции, и серьезнее продолжил: — Что именно узнать?