Раздвоение

Каждый месяц он уменьшал время бега на пять секунд и увеличивал количество

отжиманий и подтягиваний на один. Даже если он чувствовал в себе силы увеличить

нагрузку раньше, он не делал этого, предпочитая стабильность роста и постоянство

результатов.

Пробежав половину дистанции, он ощутил, что пышет жаром. Мороз беспокоил

только тем, что в носу замерзала жидкость, образуя маленькие сосульки, и кожу лица

нещадно жгло. От ног — самой уязвимой для мороза части тела — никаких ощущений

вообще не поступало. Подтягивания и отжимания стали проблемой, холод передавался от

металла ладоням и пробивал до костей.

Когда он заканчивал упражнения на турнике, подошел-таки Володя. Это был очень

большой толстый парень двадцати пяти лет. В ватных штанах и красном пуховике, он шел

вперевалку, напоминая медведя-шатуна из мультфильма ужасов.

— Что же вы укутались, Петр Николаевич? Жара какая шпарит! — весело прогудел

он.

— Опаздываешь, Вов! Думал, не придешь, испугаешься.

— Жена не отпускала, вот и опоздал. Говорит, яйца отморозишь себе, кто ж меня

трахать будет. Пришлось утеплиться, — и он захохотал, раскатистым басом. — А ваша

как, отпустила?

— Моя спит, когда я встаю.

— А! Вы же до будильника просыпаетесь, мне бы так! А у меня с ним такая борьба

по утрам! Я себе тут поставил восьмизначный код. Пока не наберу, верещит. Спросонья

фиг отключишь, нужно собраться с мыслями, сосредоточиться...

— Пройдет полгода, и ты во сне будешь код набирать, Вов.

— Это да... три цифры уже набираю. Ну ничего, код поменяю, делов-то куча.

— Не болтай, а то яйца через горло застудишь. Залезай на перекладину, а я домой

побежал.

— Подождите, Петр Николаевич, — взмолился Володя. — Я, собственно, вот

почему пришел. Вот вы меня научили быстро читать, а я вот думаю, вот моему сыну уже

полтора года, может уже и его учить пора?

— А жена твоя что говорит? — поосторожничал Петр Николаевич.

— Говорит, я рехнулся, — Володя виновато улыбнулся.

— Правильно говорит, нечего ребенку досаждать. Пусть пока ходить и говорить

учится.

— Так он ходит уже, Петр Николаевич!

— Тем более, Вов. Не мешай человеку ходить. Он еще за жизнь успеет начитаться.

2

— Просто, Петр Николаевич... Я же всю школу ничего не читал. Теперь так жалею!

Ну, вы знаете... Вот последний месяц читаю «Собаку Баскервилей», ну, по которой еще

фильм был, помните? И прямо увлекательно, знаете! Прямо читаю и вижу героев фильма!

— Ничего! — сдерживая раздражение, сказал Петр Николаевич; это

домогательство на тему чтения продолжалось уже четвертый год. — Главное, ты в детстве

перебесился и женился. Остальное приложится.

— Ну да, — грустно согласился Володя. — Петр Николаевич, а может быть

спарринг?

«Господи, дай мне силы!» — подумал Петр Николаевич.

— Хорошо, давай... готов?

Володя встал в боевую стойку греко-римской борьбы: «Готов!» — сказал он,

сделав два глубоких вдоха.

Петр Николаевич устал от спаррингов с ним, может быть, еще больше, чем от

историй про чтение. Не сдерживая силы, он ударил ногой в живот. Володя попытался

поставить блок, но реакция Петра Николаевича все еще была слишком хороша. Володя

согнулся, кашляя, упал на колени.

— Сегодня очень сильно, — прохрипел он.

— А что тебя жалеть, кабана такого? Продолжай тренировки. До встречи, — и

Петр Николаевич побежал домой.

Остановив у подъезда секундомер, он, как обычно, взлетел по лестнице, игнорируя

лифт. Ему было сорок девять, но он сохранял отличную физическую форму. Железной

хваткой держался за атрибуты молодости и здоровья. Например, почти никогда не

пользовался лифтом.

Поставив кеды на батарею, включив кофеварку на кухне и запихнув одежду в

стиральную машину, он забрался в душ. В теплом сухом воздухе квартиры после бега на

морозе появлялся характерный привкус в глубине носа и глотке, солоноватый и железный.

Под горячей струей душа он усиливался ненадолго, потом сходил на нет. Привкус у него

стойко ассоциировался со здоровьем и бодростью.

Сегодня этого удовольствия Петр Николаевич лишился. Начавшееся под душем

жжение в пальцах рук и ступнях заставило забыть обо всем остальном. Он заморозил

конечности сильнее, чем думал.

Обычного заряда энергии после душа на этот раз не было. Он чувствовал себя

вареным, восприятие слегка смазывалось, в голове сохранялась тяжесть. Он мог бы

списать это на вечернюю выпивку с Дмитрием, если бы сегодня была среда или пятница.

Однако был вторник, и он четыре дня не брал в рот алкоголя.

Закончив с бритьем, весьма болезненным при воспаленной на морозе коже, Петр

Николаевич вернулся в спальню, распахнул шкаф с парой десятков пестрых рубашек,

выбрал фиолетовую в оранжевый горошек, застегнул на все пуговицы, кроме последней,

заправил в джинсы.

Часы показывали половину восьмого. До первого клиента оставалось полтора часа,

бездна времени. На кухне Петр Николаевич включил телевизор, нацедил кофе в

двухсотграммовую кружку, положил кубик сахара, размешал, долил доверху сливками,