Раздвоение

Андрей, якобы, убежал из дома через два дня после выпускного бала, потому что не мог больше терпеть побоев отчима. Он соорудил шалаш в Тимирязевском парке, воровал хлеб в магазинах и собирал еду по помойкам, убил однажды собаку и закоптил ее, потому что очень уж хотелось мяса. В институт поступить пытался, но не смог. Экзамены были в августе, к этому времени его одежда выглядела ужасно, и его просто не пустили здание. Возвращаться к родителям он не хотел, поэтому стал с нетерпением ждать октября, чтобы призваться в армию. Сентябрь был холодный и дождливый, и чтобы не замерзнуть, он устроился на стройку, разгружать кирпич и облицовку. Ему платили сущие гроши, и он продолжал сбор еды на помойках, зато у него появился свой угол в бытовке, так что он не замерзал по ночам. Своим рьяным желанием отправиться служить он вызвал дружный смех у призывной комиссии, и его спросили, не грохнул ли он кого и не убегает ли от ментов. Его призвали, несмотря на астигматизм и плоскостопие. Били его почти весь первый год, и начали еще в учебке, один раз ему даже сломали руку в двух местах. Зато в казарме было тепло, и кормили достаточно. Еда была простая, но порции большие.

Правда, от физической нагрузки еда сгорала за пару часов, и казалось, будто и не ел ничего весь день. После учебки он попал в Алтайский край. Сначала приходилось тяжко, потому что москвичей в части было мало, и их не любили. Положительной стороной, однако, было то, что солдат плотно задействовали на сельхозработах. Это означало возможность продавать сахарную свеклу на сторону целыми машинами, вдоволь наедаться, курить нормальные сигареты и пить самогон (который гнали в каждом сельском доме). Правда, самогон делался либо из патоки (с терпким запахом, от которого под конец уже тошнило), либо на меду (от которого быстро пробирал понос), а водка и портвейн были в дефиците.

Через несколько месяцев службы он стал получать письма от матери, вычислившей, где он служит. К этому времени он уже знал, что будет делать. Поэтому, в каждом ответном письме упоминал отчима. Передавал ему привет, извинялся за бестолковость, жалел, что не слушался, что связался с дурной компанией и в результате загремел в армию, искренне надеялся, что отчим позволит ему жить с ними после армии и устроит на работу в свою фирму. Очевидно, отчим был польщен, впрочем, не приписал от себя ни строчки. Это не было удивительно, учитывая, что он, по словам Андрея, был подлым спивающимся хорьком, который жил у матери, потому что оттуда ему удобно ездить до своей фирмочки, а деньги тратил на ремонт родительской квартиры в Дмитрове, на новенькую иномарку, на рестораны. А для него, Андрея, всегда «жидился даже на сто рублей».

Во время месячного увольнения многие солдаты разрывались между тем, чтобы пожить у кого-то из селян в качестве чернорабочего, либо съездить домой. Для него такой выбор не стоял, потому что у него были дела в Москве.

Билет у него был до города Арзамаса Нижегородской области, откуда он добирался до Москвы зайцем на попутных электричках. Сделал он этот маневр для того, чтобы нельзя было отследить его прибытие в Москву и отбытие по паспортным данным в билете дальнего следования.

Приехав в пять утра, он добрался до Тимирязевского парка, под пологом деревьев переоделся в гражданское и наклеил самодельную бороду из пакли. К семи он затаился у мусорных баков перед подъездом и стал ждать, когда мама уйдет на работу. Его отчим любил спать до одиннадцати и ехать в свою фирмочку к обеду. Подождав еще час, чтобы схлынул поток выходящих на работу, Андрей пробрался в подъезд и хотел воспользоваться ключом, но на двери стояли новые замки. Как он думал теперь, это его спасло от уголовного преследования. От следствия не укрылся бы тот факт, что дверь открыли ключом. Ему не оставалось ничего, кроме как ждать, чтобы отчим вышел сам.

Тот бы никогда не открыл дверь постороннему, будь то продавец картошки вразнос, сантехник или сосед. Во всех таких случаях он говорил всем сидеть тихо и вызывал милицию.

Отчим вышел, как обычно, в двенадцать, и сразу же получил кулаком в висок и ботинком под ребра. Андрей в своей истории не скупился на детали того, как он избивал отчима. Для него это, кажется, было осью, вокруг которой крутились остальные события жизни. Не теряя времени, он запихнул отчиму в рот грязную тряпку, выуженную на помойке, и затащил его в квартиру. Там он избил его до потери сознания и выкинул из окна. Последний акт был чисто символическим, поскольку квартира находилась на втором этаже, а под окном располагались цветочные клумбы. Андрей полагал, что убил отчима.

Он, собственно, так и планировал и был уверен, что его не найдут, «потому что матери дома не было, его никто не видел и не узнал, и вообще, никому не придет в голову, что это был он».