Раздвоенное сердце (ЛП)

Вместо него меня увидел кое-кто другой.

— Элизабет, ради Бога, что ты там делаешь?

Я удивленно повернулась. Я не слышала, как подъехал наш универсал. Папа небрежно прислонился на опущенное вниз стекло машины, и в его взгляде стоял вопрос.

— Эм. Я... я жду автобус, но он не приходит, и тогда я хотела... — заикалась я.

— Автобус? — папа прищурился, сомневаясь. — Элиза, уже полчетвертого, в это время не ходят школьные автобусы.

Половина четвертого? Я приподняла рукав пропитанного потом пуловера, чтобы возразить ему. Но все же было три тридцать. А занятия закончились без пятнадцати час. Теперь я совсем ничего больше не понимала. Я так крепко спала, что не услышала автобус?

- Залезай, - потребовал папа нетерпеливо.

За ним уже образовалась маленькая пробка. Вдруг улица оживилась, и я увидела несколько людей, шагающих в сторону деревни и нагружённых сумками с покупками. От супермаркета доносилось дребезжание тележек.

Удивленная, я обошла универсал, и когда садилась, ударилась больно головой. Внутри машины чуть слышно играла музыка " Пинк Флуд", и, охлаждая, задул кондиционер в моё липкое лицо.

- Я, наверное, уснула, - сказала я вяло. - Сегодня ночью мне снились плохие сны, - попробовала я объяснить потерю моих умственных способностей, и в ту же секунду, говоря это спонтанное оправдание, я всё вспомнила.

Это не было оправданием. Мне действительно снился страшный сон. Ну, вообще-то он не был страшным. Скорее странным. И сейчас он казался таким реальным, что я подумала, что смогу до него дотронуться - таким объёмным и чётким он был.

- Что тебе снилось? - с любопытством спросил папа.

Сны были его коньком. Кто приходил к нему на терапию, тот должен был вести дневник снов, хотел он этого или нет. - Ты ведь знаешь, что говорят: сны, приснившиеся в первую ночь в новом доме, исполняются, - добавил он улыбаясь.

- Мне снился маленький ребёнок, - рассеянно ответила я.

- Вот это да! - сказал сухо папа и бросил на меня испытывающий взгляд - наполовину весёлый, наполовину подозрительный. - С этим лучше ещё подождать.

- Я не сказала, что ребёнок был моим, - ответила я резко и решила, что остаток сна будет принадлежать мне одной. Так же как и мои воспоминания о тех четырёх длинных неделях переживания в прошлом ноябре, когда я действительно боялась, что забеременела.

Этого папа никогда не должен узнать. Но он своими мыслями уже вернулся к науке. Беззаботно он затронул тему о том, что все девушки и женщины в течение жизни видят сны о детях.

Чаще всего отец ребёнка в этих снах совершенно не важен или не присутствует - что является для него доказательством, как мало желание иметь детей, в сущности, зависит не от подходящего мужчины, а от изначального желания каждой женщины.

И так далее, и тому подобное. Но я не вслушивалась. Мой сон полностью занял мои мысли. Я закрыла глаза и попробовала вернуть себя в события сна - так как я чувствовала странную потребность окунуться в те события.

Как будто мне нужно что-то сделать, закончить, осуществить. Хотя сон и был зловещим и мрачным, при мысли о нём меня охватила почти жгучая тоска. Такое знаешь о сладких снах, но не о таких снах как этот. Вообще, у меня уже был когда-то такой чёткий, реально выглядящий сон?

С изумлением я установила, что это сработало - я снова всё точно видела перед собой, как и сегодня ночью. Во сне я могла смотреть на обстановку сверху, и у меня была фантастическая способность свободно и беззвучно двигаться. Но я была там, как посторонний наблюдающий зритель.

И я не могла оторвать взгляд от крошечного младенца, который лежал на убогом, сбитом из ржавых гвоздей, деревянном чердаке в своей колыбели. Нет, это была не колыбель - это была старая кормушка, без любви набитая сеном и парой грязных тряпок. Было холодно. Очень холодно. На наклонённом, грубо сколоченном потолке расползался морозный рисунок.

Ребёнку было всего несколько дней. Его лицо было очень нежным, а кожа напоминала тонкий пергамент. Я знала, как выглядят новорождённые. Сразу после моего рождения, в родильном зале, папа снял фильм - короткие снимки акушерки, которая меня купает, счастливое и уставшее лицо моей матери, потом снова я в моих самых первых одёжках и с белой шапочкой на голове.

Много я не плакала, но можно было увидеть, что я была растеряна и все время мёрзла, и постоянно пыталась закрыть глазки своими маленькими кулачками. Но выгладила я уродливо. Красная и сморщенная. На голове - уши и нос большие, и на черепе прилипли, как усталые пиявки, пару чёрных локонов, которые выпали через несколько дней после рождения, а на их месте появился красно-коричневый пушок.

Этот ребёнок выглядел по-другому. Его кожа была чистой, как алебастр, и светилась в бледном свете чердака. У него уже были густые чёрные волосы, мягкими волнами спадающие с головы. Его ручки, сжатые в кулачки, повёрнутые наверх и лежащие возле ушей, были совершенными - как у взрослых, только маленькие.