Разгадай мою смерть

Кровоподтеки и ссадины на лице и руках Каси красноречиво свидетельствовали о ее храбрости. Подтверждением этому служил и оптимизм — способность улыбаться и танцевать, несмотря на все трудности, ожидавшие впереди. Подобно тебе, Кася наделена даром видеть счастье в малом. Просеивая песок на золотом прииске жизни, она каждый день находит драгоценные частички.

И совсем не важно, что она, как и ты, страшная растеряха. Считать это признаком незрелой натуры — все равно что думать, будто моя хорошая память на вещи — признак взрослости. Стоит упомянуть и то, что, обучаясь иностранному языку, Кася усваивала только те слова, которые несли в себе позитивный смысл, и отказывалась запоминать противоположные, таким образом, лингвистически выстраивая собственный светлый мир. Согласись, это не наивность, а фантастическое жизнелюбие.

На следующее утро я поняла, что обязана посвятить ее во все события. Кто дал мне право полагать, что после всего случившегося с тобой я сумею уберечь кого-то еще?

— Я собралась поговорить с Касей, но она уже уселась на телефон, чтобы сообщить половине Польши о том, что приедет показать ребенка. А потом я получила письмо от профессора Розена, в котором он просил о встрече. Когда я вышла из дома, Кася весело болтала по телефону.

Профессор Розен назначил встречу у входа в здание «Хром-Мед». Несмотря на воскресенье, в клинике бурлила жизнь. Я ожидала, что мы будем разговаривать у него в кабинете, однако профессор повел меня к своей машине. Когда мы сели в салон, он запер двери. Митингующие по-прежнему стояли на своем месте, поодаль; в машине их выкрики были не слышны.

Профессор пытался сохранять спокойствие, но его выдавала дрожь в голосе.

— По номеру моего эксперимента в больнице Святой Анны проходит заказ вектора на основе активного вируса!

— И что это означает? — спросила я.

— Либо это какой-то чудовищный бардак, — сказал профессор, а я подумала, что раньше не слышала от него подобных слов, — либо в больнице проводят испытание другого гена, для интеграции которого в клетку требуется вектор на основе вируса, а мой эксперимент по генной терапии муковисцидоза используется как прикрытие.

— То есть ваш эксперимент подорван?

— Если вам нравятся громкие фразы, то да, я допускаю такую вероятность.

Профессор старался преуменьшить значение происходящего, но выходило у него скверно.

— Но почему, зачем?

— Подозреваю, что если все-таки имеет место нелегальный эксперимент, его цель — генная модификация. В Британии проведение подобных опытов на людях запрещено.

— Какая модификация?

— Откуда мне знать? Голубые глаза, увеличение интеллекта или мышечной массы — перечень нелепостей бесконечен. В любом случае для транспортировки этого гена в клетку необходим вектор на основе активного вируса.

Он говорил сухо, как ученый, но за словами скрывалась буря эмоций. Профессор был вне себя от ярости.

— Вы знаете, кто в больнице Святой Анны делает пациенткам инъекцию лечебного гена? — спросила я.

— У меня нет доступа к подобной информации. Принцип компании «Хром-Мед» — посадить каждого в отдельный скворечник и не выпускать оттуда. Совсем не так, как в университете, никакого обмена идеями или информацией. Фамилии врача я не знаю, но на его или ее месте я ставил бы нелегальный эксперимент на тех же младенцах, кому вводил бы хромосому для лечения реально подтвержденного муковисцидоза. Допускаю, что этот человек утратил осторожность либо ему просто не хватает пациентов. — Профессора переполняли гнев и горечь. — Кто-то пытается сделать новорожденных детей еще более совершенными, но здоровый — значит уже совершенный. Здоровый — уже совершенный! — У него тряслись руки.

Скорее всего ты узнала о запрещенных испытаниях, узнала, кто за ними стоит, и за это тебя убили, так?

— Вы должны пойти в полицию.

Отвернувшись в сторону, профессор отрицательно помотал головой.

— Вы обязаны обо всем рассказать.

— Это не более чем догадки.

— Моя сестра и ее ребенок мертвы.

Профессор Розен вглядывался в лобовое стекло, словно вел машину, а не прятался в ней.

— Сначала мне нужно доказать, что имеет место мошенничество, только тогда я смогу спасти свой проект. В противном случае меня вынудят прекратить испытания во всех больницах до полного выяснения обстоятельств, а это займет месяцы или даже годы. В конце концов, мой метод могут вообще запретить!

— Но ведь это никак не затронет эксперимент по лечению муковисцидоза. Конечно, все…

— Стоит только газетчикам что-нибудь пронюхать, — перебил меня профессор, — и они перевернут все с ног на голову. Вы же знаете, насколько «умны и деликатны» репортеры. В детских смертях обвинят меня и мою хромосому!

— Вряд ли это произойдет.

— Да что вы говорите! Люди в своей массе настолько малообразованны и плохо просвещены, что не видят разницы между генным модифицированием и генной терапией.

— Это же очевидное… — начала я, но профессор Розен вновь не дал мне договорить.