Произнеся это вслух, я поняла, что не солгала. У тебя всегда было много друзей, настоящих друзей из самых разных поколений. Я представляла, что с возрастом ты станешь заводить все более юных приятелей и в свои восемьдесят с хвостиком будешь оживленно болтать с людьми младше тебя на несколько десятков лет. Я задумалась, но Эмиаса это ничуть не смутило. С присущей ему проницательностью он уловил момент, когда ход моих мыслей подошел к концу, и только потом нарушил тишину:
— В полиции меня не очень-то слушали, пока я не рассказал о телефонном хулиганстве. Вот уж тогда они засуетились и начали разыскивать Тесс.
Старик отвернулся. Я, в свою очередь, тоже попыталась проявить уважительность и сделала паузу, чтобы не прерывать его размышлений.
— Она что-нибудь говорила вам об этом?
— Просто сказала, что кто-то замучил ее гадкими звонками и ей пришлось отключить телефон. Предупредила меня на тот случай, если я захочу ей позвонить. Раньше у нее был мобильник, но она, кажется, его потеряла.
— «Гадкие»? Тесс употребила именно это слово?
— Да. По крайней мере полагаю, что так. Самое противное в старости то, что уже нельзя положиться на свою память. Тесс плакала. Хоть и старалась сдержать слезы, а не смогла. — Голос Эмиаса дрогнул, на короткий миг он умолк, чтобы взять себя в руки. — Я посоветовал ей обратиться в полицию.
— Лечащий психиатр Тесс заявил полицейским, что звонки существовали только в ее воображении.
— Он и ей об этом сказал?
— Бедняжка Тесси…
Так тебя называл только отец, еще до своего ухода из семьи.
— Ужасно, когда тебе не верят, — вздохнул Эмиас.
— Да.
Он посмотрел на меня:
— Я слышал телефонный звонок и сказал об этом в полиции, но не мог поклясться, что звонил именно тот человек. Правда, сразу же после этого Тесс попросила, чтобы ключ от ее квартиры оставался у меня. Мы говорили с ней за два дня до того, как она погибла.
В оранжевом свете уличного фонаря я видела, что лицо старика исказилось болью.
— Надо было заставить ее пойти в полицию.
— Вы не виноваты.
— Благодарю, вы очень добры. Как и ваша сестра.
Я подумала, не рассказать ли в полиции про ключ, но решила, что это ничего не даст. Ответят, что это очередное проявление твоей паранойи.
— Психиатр считает ее ненормальной. Как по-вашему, Тесс могла действительно сойти с ума… после смерти малыша? — спросила я.
— Нет. Она была потрясена и очень напугана, но не безумна.
— Полицейские тоже уверены, что Тесс потеряла рассудок.
— А кто-нибудь из них встречался с ней?
Эмиас продолжал рассадку луковиц в горшки. Его старческие, изуродованные артритом руки с тонкой, как папиросная бумага, кожей, должно быть, ныли от холода. Наверное, так он справлялся с горем: сажал в землю неживые на вид луковицы, которые весной чудесным образом превратятся в цветы. Помню, когда умер Лео, ты и мама целыми днями возились в саду. Я только сейчас поняла связь.
— Этот сорт нарциссов называется «Король Альфред», — сообщил Эмиас. — Любимые цветы Тесс, ярко-желтые. Их полагается высаживать осенью, но поскольку они всходят примерно через шесть недель, нужно сдвигать график, чтобы цветение пришлось на весну.
Даже я знала, что нельзя сажать луковицы в мерзлую землю. При мысли о том, что нарциссам Эмиаса не суждено взойти, я почему-то разозлилась.
Если тебе интересно, признаюсь: поначалу я подозревала старика. Когда же увидела, как он сажает для тебя цветы, подозрения бесследно рассеялись, и мне стало стыдно.
Эмиас улыбнулся:
— Тесс рассказывала, что ученые встроили ген нарцисса в рис и вывели сорт риса, обогащенный витамином А, представляете?
Ты и мне об этом говорила.