Разгадай мою смерть

Меня порадовало, что мама заказала полную заупокойную мессу — это все же на какое-то время откладывало момент твоего погребения. Ты никогда не любила проповеди, но речь отца Питера не оставила бы тебя равнодушной. Накануне был День святого Валентина, и, может быть, поэтому он выбрал тему неразделенной любви. Я могу почти точно процитировать его слова: «Когда я говорю о неразделенной любви, большинство из вас думают о любви романтической, между мужчиной и женщиной, хотя существует много других видов любви, которая изливается без ответа. Бунтующая девушка-подросток не любит свою мать столь же горячо, как мать любит ее; агрессивный отец, изрыгающий брань, не способен ответить на чистую любовь маленького сына. Однако высшее проявление неразделенной любви — это наша скорбь по умершим. Как бы сильно и долго мы ни любили тех, кого уже нет в живых, они не могут ответить на наши чувства. По крайней мере так нам кажется…»

По окончании мессы мы двинулись на кладбище. Безжалостный дождь превратил укрытую снежным покрывалом землю в грязную жижу.

Отец Питер начал читать погребальную молитву: «В руки Твои, Господи, вверяем сестру нашу Тесс и младенца Ксавье и предаем земле их тела. Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху в надежде на воскресение к вечной жизни через Господа нашего Иисуса Христа».

Я вспоминаю похороны Лео. Мне было одиннадцать, тебе шесть, я держала тебя за руку, сжимая твои маленькие нежные пальчики. Когда викарий произнес «в надежде на воскресение к вечной жизни», ты посмотрела на меня и сказала: «Я не хочу надеяться, Би, я хочу твердо знать, что Лео воскреснет».

На твоих похоронах я тоже хотела твердо знать, что ты воскреснешь, но даже церковь может лишь надеяться, но не гарантировать, что, умирая на Земле, человек возрождается к прекрасной вечной жизни на небесах.

Гроб с твоим телом опустили в глубокую узкую яму, вырытую в земле. Вниз, вниз, мимо торчащих корней, царапающих стенки, еще ниже. Я бы отдала что угодно, лишь бы еще раз хоть несколько секунд подержать тебя за руку. Что угодно.

Капли дождя забарабанили по крышке. «Кап-кап, дождик, кап-кап-кап», — пела я тебе. Мне уже было целых пять лет, а ты только родилась.

Гроб достиг дна ужасной ямы. Какая-то часть меня опустилась в грязную землю, легла рядом и умерла вместе с тобой.

Мама шагнула вперед, вытащила из кармана пальто деревянную ложку и разжала пальцы. Ложка ударилась о гроб. Твоя волшебная палочка.

А я похоронила письма, которые подписывала «L.O.L.». И звание старшей сестры. И прозвище Пчелка Би. Нашу родственную связь, не важную для прочих. Мелочи. Пустяки. Ты знала, что я не складывала слова из макаронных букв алфавита, а отдавала гласные тебе, чтобы у тебя получилось больше слов. Я знала, что сперва твоим любимым цветом был лиловый, а затем стал желтый («Охра — самый эстетский оттенок, Би!»), а ты знала, что я любила оранжевый до тех пор, пока не открыла для себя более глубокий серо-коричневый, и ты меня за это дразнила. А еще ты знала, что моей первой фарфоровой фигуркой был котенок (ты одолжила мне пятьдесят пенсов из своих карманных денег) и что однажды я вытащила всю свою одежду из школьного чемодана и разбросала ее по комнате — единственный раз, когда я дала выход своему дурному настроению. В пятилетнем возрасте ты на протяжении целого года каждую ночь залезала ко мне в кровать. Я похоронила все, что мы делили друг с другом — сильные корни, стебли, нежные листья и цветы сестринской дружбы, — бросила в землю рядом с твоим гробом. И осталась на краю могилы, настолько раздавленная горем, что находиться в этом месте мне было невыносимо.

Я позволила себе оставить лишь тоску. Что это такое? Слезы, подступающие к глазам, чувства, комком стоящие в горле, пустота в груди по размерам больше меня самой. Все, что у меня теперь есть? Двадцать один год любви к тебе, и ничего. Неужели это «ничего» должно заменить ощущение упорядоченности мира — моего мира, — основанное на твоем существовании, сформировавшееся еще в детстве и взрослевшее вместе со мной? Ужас пустоты ни с чем не сравнить. Я стала ничьей сестрой.

Отцу дали зачерпнуть горсть земли. Он вытянул руку над гробом, но не нашел в себе сил разжать пальцы и спрятал руку в карман, высыпав землю туда, а не на тебя. Глядя, как отец Питер бросил первую пригоршню земли на крышку гроба, отец побледнел и, шатаясь, побрел прочь. Я подошла к нему и взяла его перепачканную ладонь в свою, кожей ощутив шершавость земли. Он посмотрел на меня с любовью. Эгоистичный человек способен любить, несмотря на свой эгоизм, верно? Даже если он причинил любимому человеку боль, предал его. Кому, как не мне, это сознавать.

Когда закапывали твою могилу, мама не проронила ни звука. Взрыв в космосе происходит бесшумно.

* * *