Разгаданный секрет

Общество, по уставу, должно было заниматься только просвещением, не преследуя никаких политических целей. Но… на уроках арифметики вдруг предлагалась задача: сколько прибыли получил фабрикант и сколько осталось на долю рабочих? Или во время загородной экскурсии «по обозрению достопримечательностей» вдруг где-нибудь на лесной поляне раздавалась речь агитатора-большевика. Председателем комиссии по устройству таких экскурсий был рабочий-металлист, член подпольных большевистских комитетов Николай Михайлович Шверник. А казначеем - слесарь Кушников.

И еще была одна встреча тех дней, которая оставила глубокий след в жизни Кушникова. Работал он тогда на Петербургском орудийном заводе. В их инструментальной мастерской появился новый слесарь - лет сорока, с маленькой бородкой, с умным прищуром внимательных глаз. Постепенно Кушников узнал не только профессиональную сноровку нового пришельца, но и то, что этот скромный рабочий в сатиновой косоворотке и потертом пиджачке - видный революционер. Он был уже тогда руководителем большевистской организации Выборгского района, сотрудником только что начавшей выходить «Правды». Звали его Михаил Иванович Калинин.

Так началось их знакомство. Им приходилось встречаться еще не раз и при особых обстоятельствах в дни первой мировой войны в доме N 49 по Симбирской улице, где помещалась одна лекально-инструментальная мастерская. Она была необычной, эта мастерская. Ею управляли сами рабочие, объединившись на товарищеских началах. В ней нашел себе прибежище в качестве мастера и Михаил Иванович. Он скрывался от ссылки и по паспорту для полиции значился неким «Лорбергом». Но Кушпиков-то хорошо знал, кто был на самом деле этот мастер.

Однажды в хмурый петербургский вечер на квартиру Кушниковых на рабочей окраине, соблюдая все правила предосторожности, зашел Михаил Иванович. Завязалась беседа. И этот человек, преследуемый царскими ищейками, в час самой жестокой реакции и военного угара горячо и убежденно говорил о необходимости борьбы, о близком революционном подъеме. Говорил о том времени, когда люди труда начнут строить свое государство и какой долг ляжет тогда на каждого опытного, знающего свое дело человека.

Грянула революция. И Николай Васильевич Кушников понял свой долг. Он старается поставить инструментальное дело для советской промышленности. Много работает сам на разных заводах, где требуются точные измерения. И всюду оставляет после себя хоть маленькое, но живое зерно лекального производства. Он создает инструменты собственной конструкции, которые могли бы заменить привозные. Наконец вот эта артель, «Красный инструментальщик»…

Уже пожилой человек, которого начинает посещать нездоровье, он думает и о том, кто будет наследовать опыт старых мастеров-одиночек. Он зовет в артель молодых, ищет охотников пуститься в изучение сложного ремесла. И не один только Дмитрий Семенов смотрит с чувством благодарности на его склоненную голову, ожидает приближения мягкой, чуть слышной походки. Учитель!..

Одна тысяча движений

Семенов сидит за своим столом и старательно водит плиткой по чугунной глади притира.

Пальцы правой руки, легко касаясь плитки, чуть прижимают ее к притиру. А кисть, совершая плавные, медленные движения, водит туда и обратно, туда и обратно. Вперед-назад, вперед-назад…

Неощутимо шуршит под плиткой тончайшая пыльца доводочного порошка.

Пять-шесть движений - и Семенов, повернув плитку, ведет ее другим концом. Еще несколько проходов - и опять поворот. И так через каждые пять-шесть движений.

То потрет на одном участке притира, то на другом. Хотя плита притира и кажется совершенно гладкой, ровной, но Семенов уже знает ее непостоянство. В одном месте она как будто жестче, в другом - мягче. Есть на ней и невидимые впадинки и невидимые бугорки. И измерительная плитка все это остро чувствует, отдавая постепенно при трении микронные частички металла.

А еще надо управлять все время работой пальцев, регулировать их давление. То прижать посильнее, чтобы снять слой потолще, то совсем ослабить прикосновение, совершая только легчайший мазок по притиру. Целая игра на обостренной чувствительности.

Туда и обратно, туда и обратно… Рука качается, как маятник. Он тщательно повторяет приемы, с которыми познакомил его Николай Васильевич.

Плитка переносится на другой притир, где еще глаже поверхность и еще тоньше порошок, и Семенов, совсем облегчая давление пальцев, пытается произвести окончательную отделку. Счет идет уже на десятые и сотые доли микрона. Недотрешь плитку - останется грубоватая поверхность, не будет чистого зеркала. А перетрешь - тоже нехорошо: стоит в погоне за чистотой снять лишний слой, как размер плитки безвозвратно утерян. Или вместо ровной плоскости окажутся на поверхности плитки скосы и уклоны. Зеркало-то есть, но оно «кривое зеркало». И все это зависит от десятых и сотых долей микрона. Недаром доводчики говорят: «Не все то плитка, что блестит».