Разгадка 1937 года

Такая реакция Сталина лишь могла убедить его в том, что, несмотря на его усилия заставить ведущих деятелей партии усвоить марксистско-ленинскую теорию и мыслить диалектически, его старания не увенчались успехом. Незавершенность победы над противниками сталинской Конституции во многом объяснялась тем, что Сталин не мог найти достойной смены партийным руководителям на всех уровнях и был вынужден довольствоваться «практиками», которые лишь формально осваивали теорию, благодаря которой партия пришла к власти и осуществила грандиозные общественные преобразования в стране. Сталин лишний раз мог убедиться в том, что «хор псаломщиков» или «отряд аллилуйщиков» неспособны осуществить глубокий теоретический анализ ни экономических проблем страны, ни ее истории, ни событий 1937–1938 годов.

Теоретическая беспомощность тех, кто должен был стать его наследниками, пугала Сталина. Известно, что в последние годы своей жизни И. В. Сталин не раз говорил то экономисту Д. Т. Шепилову, то философу Д. И. Чеснокову: «Без теории мы погибнем!»

Известно, что в последние месяцы своей жизни Сталин продолжал разрабатывать теоретические вопросы. По воспоминаниям Молотова, он написал вторую часть «Экономических проблем социализма в СССР». Сталин дал ее прочесть Молотову. Однако после смерти Сталина его рукопись пропала.

Одновременно Сталин предпринял усилия по выдвижению новых людей в высшие органы власти. В ходе XIX съезда в состав вновь созданного Президиума ЦК КПСС было избрано 25 членов и 11 кандидатов. (До съезда в состав Политбюро входило 11 членов. Кандидатом в члены Политбюро был лишь Н. М. Шверник.) Из прежних членов Политбюро в новый Президиум не вошел А. А. Андреев, а 25 человек были новыми в высшем партийном руководстве. Если в прежнем Политбюро лишь Г. М. Маленков имел высшее образование, то в Президиуме таких было абсолютное большинство. При этом трое имели докторские степени гуманитарных наук.

Однако запоздалые попытки Сталина омолодить высшее руководство страны, поднять его теоретический уровень и одновременно вернуться к политической реформе были прерваны его внезапной смертью.

В-третьих, возвращение к событиям 1937–1938 годов потребовало бы пересмотр многих оценок, которые были сделаны наспех, но стали затем каноническими. Между тем уход от глубокого и внимательного анализа исторических фактов противоречил марксистско-ленинскому научному методу исследования истории. Несмотря на то, что «Краткий курс» стал эффективным орудием распространения идей научного осмысления общественного развития, его содержание свидетельствовало о том, что политический кризис 1937–1938 годов оказался вне внимания этой книги. Те выводы, которые были сделаны в книге из московских процессов, не позволяли понять причины глубокого кризиса и временного поражения советского правительства в его борьбе против противников насущных преобразований.

Вопреки присущему для Сталина умению внимательно анализировать развитие общественных процессов с точностью до месяца, события 30-х годов были освещены поверхностно и без какой-либо детализации. Хотя объективно противники сталинских реформ в 1930-х годах так же выступали против насущных преобразований, как и оппозиционеры 1920-х годов и даже имели связи с ними, они возникли на другом этапе развития советского общества.

Заговоры Ягоды, Енукидзе, Тухачевского, причины, их породившие, отражали качественно иную ситуацию, чем та, что существовала во время открытых дискуссий, в ходе которых были разбиты оппозиционные блоки в партии. О борьбе влиятельных деятелей партии против сталинской Конституции СССР ничего не говорилось ни в «Кратком курсе», ни в каких-либо заявлениях Сталина. Не было указано о развитии нового этапа борьбы в советском обществе между новым и старым, связанной с выступлением секретарей обкомов, крайкомов и ЦК союзных республик с требованиями проведения массовых репрессий. История ежовщины и ее разгрома также осталась вне исторического анализа.

Хотя было очевидно, что капиталистический мир был заинтересован в ослаблении СССР и существовали связи отдельных групп оппозиционеров с зарубежными военными и разведками, место внешнего фактора в событиях 1937 года было сильно преувеличено. А ведь Сталин не раз признавал, что шпионы и другие агенты иностранных разведок — это лишь «жалкая кучка». Тем не менее почти все репрессированные (а их были сотни тысяч) были обвинены с сотрудничестве с зарубежными спецслужбами. Сомнительными были и версии о шпионаже ряда подсудимых публичных процессов. Объяснение выступлений против курса правительства лишь волей иностранных держав и их разведок было порождено доверием к версиям, сочиненным ежовскими следователями, и мешало увидеть глубокие причины, породившие сопротивление значительной части партийных верхов насущным общественно-политическим преобразованиям.

Такие оценки препятствовали правильному анализу происшедших событий и уводили поиск их причин за пределы нашей страны и в уже ушедшее прошлое борьбы 1920-х годов.