Разгадка 37-го года. «Преступление века» или спасение страны?

Рузвельт желал продавать американское оружие всем противникам Германии, Италии и Японии, в чем с ним не была согласна большая часть политического истеблишмента Соединенных Штатов, настроенная изоляционистски и в ряде случаев прогермански. В 1935 году республиканцы и правые демократы приняли в конгрессе закон о нейтралитете, запрещающий продажу оружия всем воюющим странам. Лишь в 1939 году рузвельтовское окружение сумело протащить поправки к данному закону, которые позволяли пробить брешь в американском нейтралитете.

При Рузвельте было сделано все для того, чтобы спровоцировать войну с Японией. В 1939 году правительство США уведомило Японию о расторжении торгового договора, срок коего истекал только в будущем году. Адмирал Теобальд в своей книге «Чрезвычайный секрет Пёрл-Харбора» приводит доказательства в пользу того, что Рузвельт был неоднократно предупрежден о японском нападении, но так и не сообщил об этом адмиралу Киммелю. Теобальд пишет: «Наш главный вывод заключается в том, что президент Рузвельт заставил Японию начать войну с помощью неослабного дипломатического и экономического давления и соблазнил эту страну на начало враждебных действий путем неожиданного нападения, собрав в гавайских водах Тихоокеанский флот (США) в качестве приглашения к этому нападению». С мнением адмирала полностью согласен его коллега генерал Ведемайер.

Повторю свой вопрос еще раз — и они хотят от нас, чтобы мы придерживались морали в своей внешней политике?

Глава 9 Под прицелом — Сталин

Компрометация Молотова

В августе 1936 года прошел первый московский процесс. На скамье подсудимых собрали участников единого антисталинского блока, сложившегося в 1932 году: Зиновьева, Каменева, Смирнова, Мрачковского и т. д. Подсудимые много рассказывали о своих подлинных и мнимых прегрешениях, создавая весьма эффектную амальгаму. Среди прочих преступлений была и подготовка терактов против руководителей партии и г осударства. И тут произошла маленькая сенсация. Заговорщики не назвали в числе объектов покушения Молотова, бывшего вторым лицом в советской иерархии.

Само собой, это было не случайно. По логике тех лет, отсутствие Молотова в списках кандидатов в жертвы могло означать только то, что он не представляет особой опасности для террористов. А если Молотов не опасен, то, может быть, он и сам действовал заодно с врагами? Именно такими вопросами задавались люди, читавшие отчет о судебном процессе.

Кому-то было очень выгодно скомпрометировать Молотова. Очевидно, такая компрометация была первым шагом к началу шельмования председателя правительства. А само шельмование должно было завершиться падением этого политического исполина. И уж само это падение неминуемо привело бы его в «подвалы ЧК».

Возникает вопрос — кому же было выгодно красноречивое молчание подсудимых, не включивших Молотова в почетный список будущих жертв? Историки-антисталинисты по старой своей привычке валят все на Сталина. При этом сам Молотов объявляется верным и кровожадным сталинским сатрапом. Но зачем же было Сталину валить своего верного сатрапа? Из любви к искусству, что ли? Или же по дури?

Ответ всегда дается невразумительный. Наиболее вдумчивые антисталинисты пытаются выискать какие-то разногласия между Сталиным и Молотовым по вопросу текущей политики. Иногда ссылаются на данные невозвращенца Орлова, который уверял, что Молотов был категорически против организации процесса над Зиновьевым и Каменевым.

Вот уж позвольте не поверить! Чтобы Молотов жалел Зиновьева и Каменева? Это уже фантастика. Причем антисталинисты опять же противоречат сами себе. То у них Молотов кровавый сатрап, а то прямо какой-то либерал-правозащитник.

В.З.Роговин с превеликой осторожностью допускает более правдоподобную версию, согласно которой Молотов серьезно расходился с вождем по вопросам о концепции Народного фронта. Вячеслав Михайлович был против объединения коммунистов с социал-демо-кратами и иными центристами, поэтому и рассорился с Иосифом Виссарионовичем. Но ведь в том-то и дело, что и сам Сталин не был горячим поборником идеи Народного фронта. Ему эту, как показала практика, совершенно проигрышную идею навязали.

В 1934 году в Коминтерне резко усиливаются позиции Г. Димитрова, блестяще выигравшего поединок с Герингом на процесс о поджоге Рейхстага. А у Димитрова были свои представления о перспективах развития коммунистического движения. В апреле — июне 1934 года Димитров настойчиво пытался убедить Сталина отказаться от прежней теории «социал-фашиз-ма», отождествляющей социал-демократов и фашистов. 1 июля он написал вождю письмо, в котором спрашивал, верна ли по-прежнему жесткая линия в вопросе о социал-демократии? Сталин ответил, что да — верна.